Рубрика: На кромке океана

Из-под соседнего камня показался второй «налим». Рыбы остановились и настороженно глянули одна на другую. Опуская приманку около камней, я обнаружил, что почти под каждым из них скрывался «налим». У края рифа, в расщелине, я заметил темных суетливых рыб.

Вглядевшись, я с удивлением узнал в них восьмилинейных терпугов. Почему-то в моем представлении они должны были быть теплолюбивыми рыбами, ведь в Японском море они придерживаются теплых прибрежных вод.

Покрошив приманку в воду, я смотрел, как терпуги бойко подплыли к самой поверхности. Наверное, можно было бы покормить их с ладони, но держать ее в ледяной воде, лежа на мокрых камнях, было неудобно. Наконец каменная платформа полностью вышла из-под воды, и можно было пройти к ее оконечности. Внизу, под водой, колыхалась сплошная масса бурых водорослей.

Среди них вдруг мелькнуло яркое голубое пятно. Присмотревшись, я увидел на каменной поверхности крупную звезду. По голубой сетке узоров на бордовом фоне можно было узнать эвастерию сетчатую. В Японском море я часто встречал этих звезд. Они широко распространены вдоль побережий всех наших тихоокеанских морей.

Эвастерия сияла красочным нарядом, словно приглашая меня быстрее окунуться в воды Охотского моря.

Но этому долго препятствовала погода: вскоре потянулись серые, туманные дни. Над морем ветер гнал белую пелену. Она клубилась у прибрежных скал, поднималась по распадкам и ложилась на сопки, скрывая зелень лиственничных лесов. Сеял мелкий, бесконечный дождик. Угрюмо перекатывались темно-серые, почти черные волны.

Надев плащ и резиновые сапоги, я изредка выходил на берег моря. И каждый раз на литорали меня ждали новые встречи и находки. Очень интересны были раки-бокоплавы амфиподы и равноногие. Они таились под каждым камнем целыми группами. Таких крупных раков я никогда прежде не видел: размеры их превышали 3—4 сантиметра. Тело бокоплавов амфипод вытянуто и приплюснуто с боков.

Каждый сегмент тела имеет пару ножек. Членики передних — плоские, похожи на крохотные ладошки, даже с пальцем-коготком, который складывается наподобие перочинного ножика. Им рак схватывает добычу. На грудных ножках имеются жабры, представляющие особые выросты, через которые циркулирует кровь.

На брюшной части тела у бокоплавов расположены гибкие плавательные ножки и три пары длинных и сильных прыгательных ножек. Вот уж поистине ножки на все случаи жизни! Окрашены эти бокоплавы были в оранжевые и красные тона и походили на окатанные водой сердолики или полированные кусочки янтаря. Потревоженные, они медленно расползались. Потом подпрыгивали, словно блохи. Сгибая заднюю часть туловища и подгребая плавательными ножками, они бойко плыли, поблескивая полупрозрачными телами.

Равноногие раки, или изоподы, сплюснуты сверху. С помощью коротких грудных ножек они ползают, а плоские брюшные ножки у них выполняют роль жабр.

Встреченные мной изоподы отсвечивали изумрудным цветом. За внешний вид некоторых бокоплавов часто называют морскими блохами, а равноногих раков — морскими тараканами.

В укромных местах встречались невзрачные раки, тоже очень похожие на крабов, — подкаменщики Гребницкого. Тонкие волоски сплошь покрывали их тело. Стоило взять подкаменщика в руки, как он подбирал под себя ножки и превращался в серо-коричневый пушистый клубочек.

Изредка я находил короткоиглых морских ежей. Они были несколько меньше, чем такие же ежи Японского моря, окраска их скромнее. Они, как правило, скрывались под камнями или в расщелинах, покрывая себя сплошь камешками и обломками раковин.

Под камнями извивались, собравшись клубками, черви 4 немертины. Эти своеобразные животные походили на длинные ленточки малинового цвета. Иногда из водорослей или из-под камней показывались потревоженные сверкающие нереисы и плыли извиваясь в воде. На плоских слоевищах ламинарий, словно крохотные фонарики, алели небольшие брюхоногие моллюски с тонкой овальной раковиной розового цвета. Среди водорослей суетилось множество волосатых крабиков. А около камней лежали маленькие бычки.

Это многообразие жизни на литорали не переставало меня удивлять…

Лето хотя и медленно, но вступало в свои права. Становилось теплее. Уже не было видно плавающих льдин. Вода в заливе постепенно прогревалась, и в начале июля температура ее приблизилась к 10 градусам. Но я ждал даже не этого: хотелось первый заплыв в море сделать в тихий и солнечный день. И я все время откладывал этот момент, предпочитая знакомиться с фауной и флорой литорали.

Но вот в один из дней подул слабенький ветер с севера. И сразу стали таять туманы. Через разрыв в облаках пробился луч солнца и высветил на поверхности моря синее пятно. По приметам Петр Иванович предсказал хорошую погоду.

Предположение его подтвердилось: утром на следующий день море было спокойным, сквозь тонкие облака проглядывало солнце. Путь к Светлому ручью стал уже привычным. В заливе было тихо, лишь плескались у берега слабые зеленые волны. Призывно манили каменные зубья.

Я одел гидрокостюм и под добрые напутствие Петра Ивановича направился к воде, а он устроился на высоком камне, словно на наблюдательном пункте. Особых опасностей в предстоящем заплыве я не видел.

Но все могло быть, и Петр Иванович резонно посчитал, что лишняя предосторожность не помешает. Я даже пригласил его окунуться вместе со мной, но он отказался: — В водорослях тут только путаться, да и ноги можно порезать о ракушки! Я потом искупаюсь у мыса — около него есть удобный пляжик.

Я стоял на краю каменной платформы. Под ногами извивались ленты морской капусты. Осторожно соскользнув в их гущу и раздвинув водоросли руками, я поплыл в сторону моря. Скользкие слоевища цеплялись за тело, мельтешили перед глазами, били по голове.

Продираясь через эти заросли, я медленно продвигался вперед. Внезапно водоросли расступились, словно я пробил головой коричневый занавес, и передо мной открылась серо-зеленая толща воды.

Из ее глубины поднимались коричневые и рыжеватые водоросли. Они поплыли подо мной как кроны раскидистых деревьев. Основания их растворялись в темноте на глубине нескольких метров.

Я ожидал всего, но только не этих, казалось, непролазных джунглей. Это были саргассовые или близкие к ним водоросли. Их можно было узнать по тонким, многократно ветвящимся слоевищам, усыпанным шариками-поплавками. Размеры их удивляли: они были в несколько раз больше таких же растений в Японском море. Я же рассчитывал увидеть здесь только заросли крупных ламинарий. Передо мной были водоросли, которым вроде бы больше подходят воды теплых морей.

Под плотным пологом подводных зарослей дно не просматривалось. Вершины саргассов выступали словно из серого тумана. Впереди зеленела непроглядная толща воды с пробивающимися слабыми лучами света.

Они расплывчатыми пятнами падали на клубящиеся подо мной заросли. От этого подводного пейзажа веяло тревожной суровостью. Невольно я представил, что из этих джунглей вот-вот должен выплыть большой морской зверь — сивуч или косатка, хотя знал, что поблизости их не должно быть.

Кое-где кроны саргассов расступались, и между ними темнели проходы. По ним плыли стайки наваги. У поверхности воды мелькали синевато-зеленые сельди. Нырять в один из этих проходов было неприятно — казалось, что саргассы сомкнутся и не выпустят меня обратно. Но по опыту я знал, что такое впечатление обманчиво — водоросли легко расступаются, открывая проход плывущему человеку, если, конечно, не залезать в самую гущу перепутанных слоевищ.

Повиснув над водорослями, я старался разглядеть дно. Вот в темноте проступили какие-то неясные светлые пятна. Я нырнул. Пятна становились все шире, все яснее, и передо мной возникли большие, угловатые глыбы.

С их вершин и поднимались вверх саргассы. А каменные откосы уходили глубже, образуя узкие ущелья. Со дна их исходило слабое разноцветное сияние. Всплыв на поверхность, я немного передохнул и вновь нырнул, стараясь достичь дна одного из ущелий. На меня наплывала мозаика цветных пятен.

По мере приближения она стала распадаться на желтые, оранжевые, красные и розовые цвета. Это были колонии губок. Основания камней, стенки расщелин — все было сплошь покрыто их причудливыми наростами.

Часто среди них лежали звезды эвастерии, причудливо изогнув лучи. В их окраске больше преобладал синий цвет, и они как бы вносили дополнительную гамму в красочный ковер губок. Стоило же подняться кверху, как купы саргассов смыкались, словно задергивались шторы, и вокруг опять был мрачный, неприветливый пейзаж.

Ближе к платформе из-под камней выплывали крупные «налимы». Темно-серые, с синеватым отливом, змеевидные их тела были как бы окантованы ярко-красной каймой, проходящей по краям плавников. Свернувшись кольцом и приподняв голову, рыбы безбоязненно подпускали меня вплотную. Я осторожно взял одну из них в руки. Но «налим», извиваясь, выскользнул.

Удержать его невозможно: тело рыбы было густо покрыто слизью. Освободившись, «налим» тут же снова улегся на дно и приподнял мне навстречу голову. Рыба совершенно лишена страха. Это было странно, ведь здесь часто плавали тюлени и нерпы. А они не должны проплывать мимо такой добычи.

Человек же напоминает под водой нерпу или тюленя, особенно в таком сером гидрокостюме, как у меня. Почему же тогда рыбы выплывали мне навстречу? Неужели они все же отличали меня от тюленя, или это было обычное любопытство? Море задало мне очередной вопрос.

Я поплыл вдоль каменной платформы, стараясь держаться к ней поближе. Но этому мешала сплошная полоса морской капусты. Ее длинные слоевища свисали с каменных стен, поднимались с вершин отдельных подводных скал. Постепенно эти заросли начали редеть, показались стены, покрытые коркой из домиков балянусов.

На этой серой и шершавой поверхности голубели многочисленные эвастерии. Похоже было, что здесь, вблизи берега, преобладал один этот вид морских звезд. Кое-где можно было видеть несколько звезд, сцепившихся лучами над какой-то добычей. Изредка краснели колонии асцидий, по форме и цвету похожих на спелые помидоры.

Я все дальше плыл вдоль платформы. Потянулись полосами заросли невысоких багряных водорослей. Около них плавали терпуги — ленки. Они тоже без опаски подплывали к самым рукам, кружились около маски. Глубина постепенно уменьшалась.

Водорослей становилось все меньше, и на дне уже просматривались серые камни, ближе к берегу появились отдельные темно-зеленые глыбы. Около них протянулись россыпи гальки.

По дну извивались маслюки, очень похожие на своих сородичей из Белого моря. Лежали крупные бычки керчаки. И снова я встретил старую знакомую: мне навстречу устремилась мохоголовая собачка. Распушив плавники и приоткрыв толстогубый рот, она смотрела на меня оранжевым глазом, повернув набок голову.

На ум опять пришло сравнение: одни рыбы напоминали рыб Белого моря, другие — рыб Японского моря. Словно здесь сошлись дороги, идущие из Северной Атлантики и Тихого океана.

Бросалась в глаза и следующая особенность: вблизи дна преобладали рыбы со змеевидным гибким телом и различные бычки. Все эти рыбы имели очень мелкую чешую или были лишены ее совсем. Такая особенность присуща многим рыбам холодных вод. Я встречал следующее объяснение этой особенности: чешуя рыб защищает кожу в основном от грибковых организмов и мелких паразитов. В теплых водах опасность таких заражений велика, так как там на дне изобилуют подобные организмы.

Затишье. Лишь маленькие волны вбегали в заливчик за мысом и с тихим шорохом наползали на мелкую береговую гальку. Это и был пляж Петра Ивановича. Он уже ждал меня здесь, стоя у самой воды в одних плавках. И как только я вышел на берег, он с уханьем и криками бросился в море и поплыл саженками.

А потом, раскрасневшийся, бегал по берегу, размахивая руками и подпрыгивая, чтобы согреться.

Тонкая дымка затягивала солнце, и мы поспешили разжечь костер. Затем долго сидели возле него. Море уже наступало на берег, грозя отрезать нам обратную дорогу. Но товарищ успокоил меня, сказав, что можно подняться вверх по руслу ручья, а там выйти вдоль сопок к перевалу.

И мы не стали спешить. Сидя у костра, мы созерцали суровую красоту берега, которую так редко видели из-за бесконечных туманов и дождей.

Было тихо и покойно. Ничто вокруг не напоминало о присутствии поблизости людей. Можно было подумать, что мы первые, кто ступил на этот берег. На нем не было ни одного предмета, сделанного руками человека. Лишь виднелись кое-где выбеленные водой корявые сучья деревьев, похожие на кости неведомых животных.

Я перебирал в уме первые впечатления: главное — это сплошные заросли крупных бурых водорослей вдоль края рифа. Они составляли основной фон в здешнем подводном пейзаже. А под водорослями, на камнях, многочисленные колонии губок.

Много звезд эвастерий. На чистых от водорослей поверхностях скал раскинулись поселения усоногих раков. Все это создавало картину, отличную от тех, что я видел в других морях, хотя и здесь встречалось много растений и животных, уже знакомых мне ранее. Но их совокупность вместе с другими, новыми для меня была своя, местная, присущая только этому побережью Охотского моря.

Прибрежная полоса дна каждого из морей имеет свои особенности. Животный и растительный мир на ней сформировался под воздействием различных факторов: минимальных и максимальных температур воды, их разности в холодное и теплое время года, солености воды, продолжительности ледяного покрова, величины приливов, структуры берега и т. д. И не найти на побережье разных морей участков, где бы эти факторы полностью совпадали.

Если судить по температуре воды у поверхности, то северную часть Охотского моря надо отнести к одному из самых суровых районов наших морей. И еще следует отметить одну особенность Охотского моря — малую прозрачность воды.

Я сначала думал, что это явление временное, но на протяжении всего лета цвет воды все время был зеленовато-серый. Это объясняется тем, что вода Охотского моря одна из самых «плодородных».

Течения со дна поднимают большое количество минеральных веществ, много питательных солей приносят с суши многочисленные реки и ручьи. Все это создает богатую среду для массового развития в верхних слоях моря мельчайших водорослей — фитопланктона. Основу его составляют диатомовые водоросли. Они начинают бурно развиваться, когда резко увеличивается солнечная освещенность. Отсюда и малая прозрачность воды.

Обилие фитопланктона способствует развитию мелких животных. Многочисленными мелкими животными питаются более крупные — ракообразные и рыбы, их в свою очередь поедают большие рыбы.

На этих богатых морских «полях» нагуливаются косяки сельди и лососевых рыб: горбуши, кеты, нерки и кижуча. По запасам рыбы Охотское море занимает первое место среди дальневосточных морей.

Сельдь нерестится на мелководных прибрежных участках. Желтоватые мелкие икринки приклеиваются к слоевищам водорослей. Шторм в это время — настоящая беда: морские волны выносят иной раз столько икры, что берег покрывается икряной пленкой. Нерестящаяся сельдь иногда во множестве гибнет в периоды особенно сильных отливов.

Сейчас уловы сельди значительно уменьшились, и ихтиологи ищут пути для увеличения ее запасов. Давно было замечено, что эта рыба охотно откладывает икру на ставные сети. Порой толщина отложенной на них икры составляла 2—3 сантиметра.

Рыбаки из Охотска стали устраивать искусственные нерестилища, которым не страшны штормы и отливы. Было подсчитано, что каждый квадратный метр таких нерестилищ способствует увеличению запасов рыбы в море на 6—7 центнеров. Расширение искусственных нерестилищ должно помочь восстановлению численности сельди в Охотском море.

Каждый раз, плавая у каменной платформы, я старался найти под водой раков литодесов. Было бы интересно понаблюдать за их поведением в летнее время, когда вода достаточно прогрелась. Я тщательно осматривал заросли водорослей, расщелины в камнях. Но мне только изредка попадались обломки их панцирей и пустые клешни.

Наконец в один из дней мне удалось их обнаружить. Сначала я заметил на поверхности подводной скалы множество каких-то странных расплывчатых пятен. При приближении пятна начали приобретать более четкие контуры. И вот передо мной возникли сотни раков, которые, раскинув в стороны ноги, сидели на вертикальной стенке.

Здесь были раки разных размеров: маленькие, у которых панцирь не превышал пятака, и весьма солидные, с диаметром панциря около 15 сантиметров. Раки сидели вплотную один к другому, спокойно, не шевелясь.

В некоторых местах они сгрудились в кучи, которые напоминали громадные комки репейника, ощетинившиеся множеством игл. Я плыл вдоль этого странного скопления литодесов, время от времени трогая раков руками, но они только плотнее смыкались. Лишь отдельные из них старались медленно заползти в трещины.

Можно было не опасаться: раки не сопротивлялись и не протягивали мне навстречу угрожающе раскрытых клешней. У литодесов окраска панцирей была от светло-коричневой и розовой до темно-бордовой, а кончики клешней были ярко-красными.

Я выбрал двух раков покрупнее. Снял их со стены и опустил на дно. Выставив перед собой клешни, раки медленно заковыляли обратно к скале. Я попытался их остановить, но раки упорно продвигались по выбранному пути. Они упирались в руки клешнями и старались столкнуть их в сторону. И опять не было ни одной попытки пустить в ход зубья клешней, что сделал бы в подобной ситуации даже самый маленький краб. Видимо, у этих раков клешни служат только для добывания пищи, а защищают их от врагов многочисленные острые шипы, покрывающие все тело, включая ноги и клешни.

Около скопления литодесов кое-где были видны волосатые крабы тельмессусы. Стоило протянуть к одному из них руку, как он прытко бросился в сторону, прижался к камню и угрожающе раскрыл мне навстречу клешни, как бы наглядно демонстрируя разницу в поведении настоящих крабов и колючих раков литодесов.

В конце лета в мелководных заливчиках начался нерест терпугов — ленков. Так же как и в Японском море, самцы охраняли отложенные икринки. Делали они это с большей отвагой. При моем приближении они выскакивали из гущи водорослей, устремлялись навстречу и стукались головой о стекло маски. Когда я впервые решил найти кладку икринок, то с удивлением обнаружил ее метрах в полутора от того места, где меня атаковала рыба, Все то время, пока я разыскивал икринки, ленок кружился около моей головы.

Икринки были приклеены на камне около основания водорослей. Стоило мне дотронуться до кладки, как терпуг бросился к руке, ухватился ртом за палец и крепко его сдавил.

Даже сквозь перчатку я почувствовал острые зубки. И опять мне было непонятно такое поведение: терпуг таким образом может отогнать рыбу, даже несколько большую, чем сам, или крупного краба. А как же в случае появления тюленя? Икринки для него слишком малая добыча. Самого же терпуга, наверное, проглотит с удовольствием. Неужели инстинкт бросает рыбу навстречу бессмысленной гибели? Или все же, подобно назойливой мухе, терпугу удается отгонять и тюленя?..

Петр Иванович уже не раз звал меня посетить лежбище тюленей. Но меня все время тянуло к каменной платформе у Светлого ручья, и я откладывал поход. Да и погода не располагала к этому: по-прежнему стояли туманы, часто моросил дождик.

А до лежбища было более 10 километров пути, в основном по сопкам, под сочившимися влагой лиственницами и по кустам стланика. Я и раньше встречал тюленей в Белом и Японском морях, но там они очень осторожны и на близкое расстояние человека не подпускают. Здесь же их мало кто тревожил. По словам Петра Ивановича, к ним можно было подойти на близкое расстояние.

Пользуясь научной литературой, я уже кое-что знал об этих животных. Обыкновенный тюлень, или ларга, относится к отряду ластоногих. В него входят также моржи, котики, сивучи и еще некоторые другие животные.

Ларга широко распространена в наших дальневосточных морях. Она встречается от южной границы Приморья и до Чукотского моря. Это довольно крупный зверь: самцы в отдельных случаях достигают длины 2 метров и массы 150 килограммов. Самки несколько меньше. В среднем же ларги имеют длину 1,7—1,8 метра и массу 85—90 килограммов. Питаются они в основном рыбой, изредка ракообразными и моллюсками.

Строение их тела хорошо приспособлено к жизни в воде. Оно обтекаемой, вытянутой формы. Кожа покрыта жесткой шерстью из коротких остевых волос, без подшерстка. Роль теплоизоляции играет толстый слой подкожного жира.

Конечности тюленей как бы скрыты в туловище, наружу выступают у передних конечностей только часть предплечья и кисть, а у задних — часть голени и стопа. Пальцы соединены перепонкой, и таким образом кисть и стопа преобразовались в ласты.

Передние из них выполняют роль горизонтальных и вертикальных рулей и служат для управления телом. С помощью задних ласт тюлень плавает. При этом ласты совершают колебательные движения вправо-влево, одновременно изгибаясь сверху вниз. Плавает ларга очень быстро: редкая рыба, может ускользнуть от нее.

По суше же ларга передвигается медленно и неуклюже. Задние ласты у нее не сгибаются и не могут служить опорой при передвижении. Поэтому она поочередно опирается то на заднюю, то на переднюю часть туловища.

Наружные ушные раковины у ларги отсутствуют, тем не менее она хорошо слышит. Зрение у нее также неплохое. Органами осязания служат длинные усы — вибриссы. В погоне за добычей тюлени глубоко ныряют и могут оставаться под водой до 15 минут. Такое длительное пребывание под водой объясняется рядом приспособительных особенностей в анатомии и физиологии животного.

Так, например, у них значительно больше, чем у наземных животных, крови: у собаки ее 6—8 процентов от массы тела, а у тюленей — до 15 процентов. Кроме того, у них половину всего количества гемоглобина составляет мышечный гемоглобин (миоглобин). Это способствует лучшему связыванию кислорода в крови. Под водой пульс у тюленя урежается в 5—6 раз, и мышцы получают кислород за счет миоглобина.

В Охотском море ларги зимой держатся в районе дрейфующих льдов. Там же в апреле на льдах рождаются детеныши. Они покрыты пушистым белым эмбриональным мехом. Плавать новорожденные не могут и, только сменив через несколько недель свой мех на более жесткую серую шерсть, получают возможность погружаться в море.

Как только лед исчезает, ларги направляются к побережью. Здесь летом и в начале осени они устраивают береговые залежки. С появлением льда они переходят на береговой припай.

Познакомиться с этими интересными животными надо было обязательно, и наконец мы собрались в поход к лежбищу. Был уже конец лета. Погода значительно улучшилась. Дожди прекратились, и все чаще проглядывало солнце. Идти надо было к далекому мысу Черного Дракона.

Мы подошли к нему в разгар отлива. Темные зубчатые скалы мыса несколько напоминали спину исполинского доисторического ящера, опустившего к воде рогатую голову и протянувшего к морю лапы — гряды камней. Небольшие волны заплескивались на их плоские вершины.

Если бы не товарищ, то издали тюленей я принял бы за округлые, продолговатые камни, лежащие у самой воды. — Сейчас тюлени отдыхают! В этом месте у них своего рода засада: мимо мыса к реке идут на нерест косяки красной рыбы, и в прилив они ловят ее над отмелью. — Петр Иванович кивнул на длинную песчаную косу, тянувшуюся к устью реки.

Мы стали осторожно приближаться к лежбищу. Вот уже до него оставалось меньше 50 метров. Одни из ларг лежали на брюхе, другие — на боку, сложив на животе передние ласты. Я старался лучше разглядеть животных, но тут два из них подняли головы и громко заревели.

Звуки были рявкающими, с какими-то трубными нотами. По лежбищу прошло движение. Некоторые тюлени подняли головы и задние ласты, прогнув при этом спины.

В этом положении они были похожи на маленькие лодочки. Другие звери поползли к воде, опираясь на грудь, а затем подтягивая туловище. Спина их при этом выгибалась горбом, и они напоминали ползущих гигантских гусениц. Достигнув края берега, они соскальзывали в воду.

Мы замерли, и звери вскоре успокоились. Ларги подплывали к рифу, рывком вскидывали на камни грудь и, цепляясь ластами, неуклюже карабкались на их вершины. Четыре или пять ларг продолжали плавать вдоль каменной гряды. Всего тюленей было более трех десятков.

Очень хотелось подойти к ним поближе. Но стоило нам сделать несколько шагов, как звери снова забеспокоились. «А что, если подплыть к ним со стороны моря? — подумал я. — В этом случае они могут принять меня за тюленя и подпустят вплотную!» Я потянул товарища за рукав. Когда мы отошли на достаточное расстояние, изложил ему свой план. Он покачал головой:

— Подплыть-то можно, но, наверное, это опасно: ведь у ларги зубы, как у волка. Что, если они подплывут к тебе вплотную? А как они поведут себя с человеком — неизвестно. Правда, звери они смирные, но вдруг ради любопытства одна из них куснет тебя разочек! Что тогда?

— Я думаю, ничего страшного не произойдет. Грузы на пояс надевать не буду. Если порвется гидрокостюм, то не утону, несколько минут в холодной воде выдержу!

— Потом они в воде играть любят. Как бы играючи тебя не притопили. — Петр Иванович забеспокоился не на шутку.

— Да что ты волнуешься? Животное может быть опасным тогда, когда обороняется или человек напоминает ему его добычу. А если нерпы будут играть, то это даже интересно! Притопить же меня нельзя: без грузов я буду на воде как поплавок. И потом надо проверить, как отнесутся тюлени к человеку.

Я это говорил с уверенностью, чтобы успокоить товарища, да и себя тоже: я знал, что были случаи нападения тюленей на человека. Так, много лет назад нерпы набросились на людей, когда катер опрокинулся на баре реки Камчатки, и покусали их.

Встречал также сообщение о нападении тюленя на подводного пловца в Северном Каспии. Но обстоятельства могут быть разными: вполне вероятно, что испуганные люди отталкивали нерп руками, когда те подплывали из-за любопытства, и этим раздразнили их. А подводный пловец мог ранить тюленя, и тот в ответ напал на него. Однако нельзя было забывать, что это хищный зверь.

Я начал собираться в море. А на лежбище наступило полное спокойствие.

— Смотри, Федорыч, не рискуй! — Моего товарища не покидало беспокойство. — Если будет опасность, то крикни — я помогу.

— Ладно! Будь все время начеку! Только я кричать не буду: если потребуется помощь, то подниму руку вверх. Тогда подбежишь к краю берега. Думаю, этого будет достаточно: при виде тебя звери уплывут. Спустившись в море у края каменной гряды, я медленно поплыл к лежбищу. До него было около 100 метров. Видимость в воде едва превышала 3 метра.

Сразу стало как-то тревожно, ведь при такой видимости трудно будет вовремя заметить подплывающего зверя. Я старался держаться ближе к камням. Иногда, как из тумана, проступали водоросли. Чтобы меня не заметили тюлени, я только изредка поднимал над водой краешек маски.

Звери все ближе. Безмятежно грелись они на берегу, подставив блестевшие мокрые бока и спины неяркому солнцу. Волны разбивались о камни, и брызги падали на тела тюленей, стекая по ним тоненькими струйками. Притаившись за каменным выступом, я рассматривал ларг.

У них были черные, с вытянутой мордой головы, несколько напоминающие собачьи, только без ушей. Мех у некоторых был светло-серый, серебристый, с темными пятнами, у других — пепельно-серый, с такими же пятнами. Крупные тюлени казались почти черными. Задние ласты вытянуты, передние прижаты к телу.

Казалось, звери дремали. Но вдруг крайняя ларга подняла голову, посмотрела в мою сторону и тут же бросилась в море. За ней другая, третья… и вдоль рифа один за другим поднялись фонтаны брызг. Вот уже вдали скользнуло с камня последнее животное.

Мне не удалось обмануть зверей! А ведь над водой виднелись только дыхательная трубка да краешек маски! Может быть, их испугал ее незнакомый запах? Как бы там ни было, но все ларги были в море. Их головы качались на волнах метрах в двадцати от меня. Я прижался спиной к поверхности рифа и стал ждать: «Может быть, тюлени подплывут ко мне ближе?» — думал я. Но они оставались на месте.

Периодически звери поднимали носы кверху и замирали — видимо, принюхивались, стараясь по запаху определить опасность. Изредка кто-нибудь из них нырял, и я тут же опускал голову в воду, сильнее прижимался спиной к камню и с тревогой ждал появления вблизи зверя. Но передо мной только колыхались водоросли.

Наконец я решил сам подплыть к ним. «Раз не подплывают, значит, побаиваются меня, и поэтому страшного ничего не должно быть», — подумал я и поплыл вперед. На некотором расстоянии от рифа прозрачность воды значительно увеличилась. Это тоже успокаивало. Тюлени не уплывали. Вот я уже приблизился к ним метров на десять. Звери слегка расступились и начали медленно окружать меня.

Движения их были тихими и спокойными. Вскоре я уже оказался в их кольце. Вокруг меня расположилось десятка полтора тюленей. Оглянувшись на берег, я увидел Петра Ивановича, который стоял на скале, напряженно всматриваясь в мою сторону.

А ларги большими черными глазами рассматривали меня. Они ложились на спину или становились в воде столбиком и, задрав кверху носы, втягивали воздух. Я находился в воде без движения, и круг их постепенно сужался.

Стоило мне резко пошевелиться, как все звери с сильным всплеском разом нырнули, подняв каскады брызг. Но тут же быстро вынырнули и опять собрались вокруг меня. Вот одна из них, выгнув спину, скрылась под водой, и я даже вздрогнул, когда ее голова появилась на поверхности метрах в трех от меня. Выпуклые, блестящие глаза смотрели на меня в упор.

Раздувались ноздри. Шевелились длинные усы — вибриссы. Ларга явно стремилась понять, кто же это перед ней! Так продолжалось с минуту. Потом ларга нырнула. Я опустил голову: в зеленой толще воды, обходя меня по кругу, скользило серебристое тело.

Приблизившись ко мне, тюлень изогнулся дугой и поплыл в сторону. Спустя несколько секунд он появился вновь. За ларгой показалась другая. Проплыв вокруг меня, тюлени устремились вниз. Я инстинктивно поджал ноги. Лежа на боку и повернув головы кверху, звери рассматривали меня снизу. Затем поплыли в стороны. Вынырнув сзади, из-за спины, заглянули в маску.

Застыв на мгновение, плавно развернулись и опять исчезли за моей спиной. Было тревожно чувствовать их за собой, и я повернулся к ним лицом. Но тюлени были уже под ногами. Один из них почти коснулся моих ласт. Ларги кружились и кувыркались подо мной. Движения их были легки и грациозны. А потом они опять вынырнули и заглянули в маску. Все это было похоже на своеобразную игру. Мне стало ясно, что у тюленей нет злых намерений. В их движениях сквозили только легкая настороженность и любопытство.

Я окончательно успокоился и перестал думать об острых зубах зверей. У меня даже появилось желание погладить тюленей или ухватиться за их ласты, когда они проплывали рядом. Но я тут же отогнал эту мысль, понимая, что, испугавшись, звери могут укусить.

Две ларги продолжали кружиться и выныривать около меня. А остальные стояли столбиками вокруг, словно любуясь этим зрелищем. Самые крупные из них держались несколько позади. Похоже, они были более осторожными: при резких моих движениях они первыми спешили скрыться под водой. Когда они ныряли, из воды показывались внушительной ширины спины.

«Почему же они так боятся, ведь по размерам они больше меня?» — думал я. Видимо, эти звери были знакомы с человеком: рыбаки часто пугают и отгоняют тюленей от сетей, которые они иногда рвут в погоне за рыбой.

Очень тихо подгребая ластами, я поплыл вперед. И так же тихо вместе со мной поплыли ларги, держась по-прежнему вокруг меня. Только две из них, самые смелые, периодически выныривали рядом. Взглянув на меня, тут же скрывались в воде, чтобы спустя короткое время вновь появиться сбоку или из-за спины. Вместе с тюленями я уплывал все дальше и дальше от берега. Страха не было. У меня было какое-то восторженно-отрешенное состояние. Из этого состояния вывел меня слабый крик.

Я оглянулся: маленькая фигурка у самой воды призывно махала руками. Надо было поворачивать назад. Но снова передо мной появились два серебристых зверя. Остальные плыли сзади. Когда до берега было метров двадцать, эти две ларги, резко развернувшись, нырнули. Обернувшись, я увидел, как они появились среди остального стада. Тюлени опять подняли носы кверху и тревожно принюхивались: перед ними возник Петр Иванович.

Стоило ему взмахнуть рукой, как звери разом скрылись под водой и вынырнули уже метрах в пятидесяти от меня. Я стал вылезать на скользкие камни, а тюлени поплыли вдоль берега и вскоре скрылись за мысом.

— Долго же ты хороводился с ними! — проговорил товарищ, помогая мне снимать гидрокостюм. — Знаешь, сколько ты был в море? Больше часа.

— Надо же, а я думал минут пятнадцать. В море время летит незаметно, особенно когда бывают необычные встречи.

— Я изволновался, когда звери выпрыгивали рядом с тобой. Боялся, что притопят все же тебя!

— Незачем ларгам топить меня. Просто они очень любопытны. Посмотрел бы ты, как живо блестели у них глаза!

Мой товарищ явно чувствовал облегчение и радовался, что у меня все окончилось благополучно. Когда я отдыхал, лежа на мелкой гальке у скальной стены мыса, он спросил:

— Откровенно скажи, страшно было плавать с ларгами?

— Сначала боялся их, а потом нет. Звери оказались мирными. Правда, каждое животное имеет свой характер, и среди них могут быть озлобленные, способные напасть первыми. Но это, видимо, будет исключительным случаем.

— Тебе бы еще увидеть сивучей, — после некоторого молчания проговорил Петр Иванович. — Вот это звери, совсем как медведи! Тут недалеко, на островах, есть их лежбища.

— Приходилось их видеть вблизи?

— Бывало! Зверь этот на берегу обычно тоже смирный. Правда, в момент гона самцы, охраняя самок, становятся очень злыми. Как-то мы высаживались весной на один остров. Едва ступили на берег, как с ближайшей скалы ринулся сивуч-самец этак около тонны весом. И попер с ревом на нас. Хорошо, шлюпка далеко от берега не отошла — так мы к ней летели прямо по воде. Мигом туда попрыгали, иначе бы сивуч нас закусал… В другое же время они смирные.

Мы долго сидели на берегу, ожидая, что тюлени вернутся. Изредка их головы мелькали в море. Уже шел прилив.

— Ну, все! Теперь ларги на берег не вылезут. Только в отлив они устраиваются на этих камнях. Да и нам пора собираться, а то море отрежет нас здесь. Тут по скалам наверх не подняться! — Товарищ стал беспокойно оглядывать скалы.

Мы быстро собрались и устремились по узкой полоске галечной отмели у отвесной стены, на которую уже наползали волны.

Взобравшись на обрыв, мы постояли, всматриваясь в море. Далеко на горизонте чернел остров, где было лежбище сивучей.

Мне так и не удалось там побывать и увидеть этих зверей. Но перед отлетом из Магадана я разговаривал с местными спортсменами-подводниками, которым приходилось плавать рядом с сивучами.

Эти звери тоже вели себя мирно: подплывали к спортсменам близко и в упор разглядывали их. Меня особенно поразила одна фотография: вокруг лежащего на воде спортсмена собралось пять большущих зверей и с расстояния метр-полтора, приподняв над водой длинные шеи, сверху рассматривали человека. Так рисковать, пожалуй, не стоит: ведь это все равно, что встретиться с группой медведей.

Отмечены случаи, когда сивучи нападали на тюленей и поедали их. Так что они вполне могут вести себя агрессивно и по отношению к человеку.

В Охотском море сивучи самые крупные из ластоногих — длина взрослого самца превышает порой 3 метра, а масса достигает почти тонны. Относятся они к семейству ушастых тюленей. В отличие от тюленей настоящих они имеют небольшие треугольные уши. Кроме того, морда у них широкая, с вздернутым носом.

Задние ласты способны подгибаться под туловище, и звери их используют при передвижении по суше. Если нерпы и ларги обычно лежат на смачиваемых водой камнях, то сивучи подолгу находятся на сухих пляжах и даже взбираются на невысокие прибрежные скалы.

В тихоокеанских морях сивучи обычны от залива Петра Великого до мыса Наварин, где проходит своеобразная граница между ними и моржами.

В заливе Петра Великого Японского моря сивучи крайне редки, но, чем дальше на северо-восток, тем чаще они встречаются. В Охотском море большие лежбища, где происходят

линька и размножение сивучей, находятся на Ямских островах и острове Ионы. Особенно многочисленны лежбища на острове Ионы, который представляет собой вершину подводной горы в северо-западной части моря. Мрачные, черные утесы острова постоянно окутаны туманом. Здесь ничто не беспокоит зверей, и они тысячами собираются на острове.

Сивучи не так осторожны, как ларги, и человека подпускают на близкое расстояние. Часто они сопровождают рыболовные суда, где в погоне за рыбой иногда попадают в поднимаемый трал. А в порту города Невельска, на Сахалине, сивучи стали устраивать лежбище прямо на бетонном молу.

Здесь они дожидаются вскрытия льдов в Татарском проливе, чтобы через него устремиться в Охотское море…

Последний раз я побывал на берегу Охотского моря в середине сентября. Был тихий, солнечный день, один из тех, которые частенько выпадают здесь в это время. Стояла золотая осень в буквальном смысле слова: хвоя лиственниц пожелтела, и от этого сопки светились оранжевым светом.

Ярко краснели кустарники, покрытые багряной листвой. Покраснели и высокие травы в распадках. А на откосах скал цвели собранные круглыми розетками какие-то мелкие малиновые цветочки.

На высоких горах уже выпал снег, и их острые пики сияли в синем небе.

Тысячи чаек белыми хлопьями осыпали обсыхающую отмель. Несмотря на разнообразие осенних красок, от окружающего пейзажа веяло все же непроходящей суровостью: темнели скалы береговых мысов, бежали темно-зеленые холодные волны, на горизонте чернели острова.

В этот последний день у моря я понял, что здесь замкнулся мой морской круг. Дальше на север и восток лежат почти неизвестные для подводных пловцов края: берега Северной Камчатки и Чукотки, Командор и арктических островов. Я сознавал, что в тех краях мне уже не плавать.

Дороги туда очень трудные, они по силам только хорошо оснащенным экспедициям, тренированным спортсменам-подводникам.

Те края не для одиночек. Мне же надо возвращаться к знакомым, освоенным местам. Может быть, к любимым осьминогам или к морским собачкам в Гурзуф. И надо обязательно еще раз взглянуть на подводные цветники актиний в Белом море. Не стоит грустить!

Моря, на которых я побывал, — часть Мирового океана. Плавая у разных берегов, я коснулся только его кромки. Множество животных населяет узкую полосу, где океан соприкасается с сушей. Я видел подводный мир во всем его многообразии. И если относиться к нему с любовью, тогда откроется еще много сокровенного и незабываемого.

Самое замечательное у осьминога — это его мозг. У более примитивных моллюсков центральная нервная система состоит из обособленных скоплений нервных клеток-нейронов, так называемых ганглиев, которые являются координирующими и управляющими центрами.

Ганглии у них расположены в разных частях тела — в голове, ноге, теле, и связаны они между собой длинными нервными тяжами. У более развитых групп моллюсков нервные узлы сближены. У головоногих же управляющие нервные центры расположены вместе.

По совершенству строения и физиологии мозга головоногие в процессе эволюции далеко обогнали всех беспозвоночных и приблизились к развитым позвоночным животным. Особенно большой по объему мозг у осьминога, и заключен он в хрящевой капсуле, выполняющей роль черепа…

Иногда осьминоги исчезали куда-то на несколько дней, особенно в периоды больших волнений моря, но потом вновь появлялись на своих участках. У большинства из них были убежища, которыми служили часто гроты и обширные расщелины в скалах. Нередко они выкапывали ниши и пещеры под большими камнями.

Некоторых осьминогов мы постоянно видели в своих убежищах, другие больше находились рядом с ними и, только когда их тревожили, стремились спрятаться внутри его. Забегая вперед, следует отметить, что убежища у осьминогов постоянные: сменялись поколения животных, а убежища оставались прежними.

Плавая в этой бухте на протяжении ряда лет, я проверял все убежища, обнаруженные в первый раз, и почти всегда они были заняты осьминогами.

Однажды был даже такой случай: подняв со дна небольшого осьминога, я решил затем выпустить его на участке, где мы вели постоянные наблюдения, чтобы потом проследить за его взаимоотношениями с другими осьминогами.

Высмотрев подходящее место, я посадил осьминога в очень удобную, как казалось, нишу под большим камнем, надеясь, что он останется здесь на постоянное жительство.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день я обнаружил его на противоположной стороне камня. Я совершенно забыл, что именно на этой стороне в вырытой норе под камнем раньше жили осьминоги.

Но потом это убежище в сильный шторм было завалено гравием и небольшими камнями. И вот осьминог раскопал и расчистил старое убежище и теперь сидел там, поглядывая на меня из его глубины.

Солидная россыпь камней по сторонам убежища свидетельствовала о большой проделанной работе. Расчищенная нора не имела никаких видимых преимуществ перед той нишей, куда я вначале посадил осьминога. Да и вообще подобных мест кругом было сколько угодно, но он выбрал именно то, в котором раньше обитали его сородичи. Значит, отношение к убежищу у осьминогов особое.

Как правило, в этих постоянных убежищах мне каждый год встречались осьминоги примерно одинаковых размеров. Может быть, расселение этих животных подчинено определенным законам?

Ведь места их обитания более или менее постоянны, и каждый осьминог старается придерживаться выбранного участка дна. Но участки эти неодинаковы по удобству убежищ и возможностям охоты. И лучшие из них достаются более крупным и сильным животным. Меньшие же вытесняются на худшие места.

Происходит своеобразное распределение участков между осьминогами в соответствии с их физическими данными. Каждый год растущий осьминог переходит на лучший участок. И на нем он занимает то убежище, где до него обитал прежний хозяин.

Таким образом, определенному убежищу соответствуют осьминоги примерно постоянного размера. Свои участки и убежища осьминоги помнят хорошо.

Я специально отплывал с некоторыми из них на определенное расстояние и затем выпускал. Осьминоги без колебаний выбирали нужное направление и спешили к своему участку, а там заползали в убежище. Интересно было наблюдать, как иногда осьминоги возвращались обратно в свое убежище.

Сначала для проверки запускали внутрь пару щупалец. Затем вползали туда наполовину, так, что задняя часть туловища находилась снаружи, и начинали очищать жилище. Щупальца по краям туловища делали круговые движения, выбрасывая камни, обрывки водорослей, заползших морских звезд и ежей.

Устроившись внутри убежища, осьминог средними частями щупалец выталкивал наружу гравий и песок, а потом струей воды из воронки вымывал мелкий мусор и поднявшуюся муть. Наведя таким образом порядок, осьминог свертывал щупальца и замирал. Потревоженный же осьминог стремится побыстрее спрятаться в убежище, невзирая на то, чисто там или нет.

Редко можно было видеть рядом двух осьминогов. Обычно при появлении более крупного меньший тотчас же уплывал, даже если было совершено вторжение на его участок, или забивался в самую глубь своего убежища.

Иногда же возникали схватки. Так, однажды я наблюдал, как встретились два одинаковых по величине осьминога. Хозяин участка выполз из убежища, взгромоздился на большой камень и выпустил навстречу пришельцу два щупальца. Тот ответил тем же.

Животные переплелись щупальцами и замерли на несколько секунд. Затем осьминоги напряглись, щупальца натянулись.

Они словно старались перетянуть друг друга через камень. Несколько таких усилий — и пришлый осьминог высвободил свои щупальца и заспешил прочь. А победитель свернул щупальца и застыл на вершине камня, словно на пьедестале. Спустя некоторое время он повернулся и медленно пополз к убежищу.

Другая схватка выглядела несколько иначе. Один осьминог перемещался между двумя другими, которые сидели глубоко под камнями и не рисковали вылезать наружу. Ползая в очередной раз между ними, пришлый осьминог расположился у входа в убежище одного из них и стал смотреть внутрь его, словно вызывая на поединок.

Так продолжалось два дня. На третий день, когда я утром подплыл к этому месту, осьминоги уже переплелись щупальцами и лежали неподвижно. Лишь изредка по их телам волной пробегало легкое движение.

В этом положении они находились довольно долго, и я изрядно замерз, ожидая продолжения действий. Но вот животные вздрогнули, приподнялись, щупальца натянулись, и хозяин участка пополз из-под камня. Осьминоги оказались опять одинаковой величины.

Соперники столкнулись головами. Взметнулись вверх сомкнутые щупальца. На какие-то секунды, застыв вертикально, они расцепились и опали вниз. После этого осьминоги поползли в разные стороны один от другого.

Но хозяин, как и в первой схватке, остался на своем участке. Я видел еще ряд схваток — все они заканчивались без большого кровопролития. Побеждал тот осьминог, чьи щупальца оказывались сильнее.

В убежищах осьминоги чувствуют себя в безопасности. Потревоженные животные поднимают вверх и веером раскрывают щупальца, перекрывая ими вход. В таких случаях перед нами образовывался как бы букет из белых или розовых кружочков, похожих на ромашки.

Выгнать или вытащить осьминога в этот момент из убежища чрезвычайно трудно. Нам удавалось это только в том случае, когда убежище имело два выхода. В один из них мы просовывали какой-нибудь длинный предмет (чаще всего это была палка) и начинали им подталкивать и покалывать осьминога.

Завязывалась утомительная борьба: мы просовывали свое оружие в глубь убежища, а осьминог, упираясь, старался вытолкнуть его обратно. Иногда в результате наших усилий он выскакивал из другого выхода, вздымая и скручивая в возбуждении щупальца. Иной раз вход в убежище бывал в несколько раз уже поперечника тела животного.

И меня на первых порах просто изумляло, как из отверстия диаметром сантиметров двадцать — двадцать пять показывались толстые щупальца, а потом, словно выливаясь, вылезал и сам осьминог. Расправив перепонку и раздув туловище, он оказывался диаметром чуть ли не в метр.

Способность осьминогов изменять форму тела удивительна. Это объясняется отсутствием у них скелета. Если осьминог оказывается в безвыходном положении, то принимает, пожалуй, самый поразительный вид: припадает к каменной поверхности и как бы распластывается. Туловище его становится плоским, перепонка между щупальцами растягивается чуть ли не до самых их концов.

И животное, образно говоря, превращается в блин, увеличиваясь в диаметре в несколько раз. Вдобавок поверхность его тела вспыхивает интенсивным цветом красного оттенка или покрывается мозаикой ярких пятен. Все это призвано отпугивать его врагов. И потом это живое покрывало, присосавшееся сотнями присосок к каменной поверхности, почти невозможно оторвать.

Часто осьминоги встречались и на открытых участках: на склонах скал, среди небольших камней или даже на отмелях, покрытых гравием и песком. В таких случаях они лежали бесформенной массой, собрав по бокам свернутые кольцами щупальца.

Чтобы вывести крупного осьминога из этого неподвижного состояния, приходилось трогать его палочкой или прутиком, которые я специально захватывал. Животное при этом вздрагивало, приподнималось. Щупальца его как бы раскручивались и разбрасывались в стороны. Между ними растягивалась перепонка.

Глаза поднимались на верх головы, и осьминог зорко следил за мной. Окраска его становилась кирпично-красной или густо-багровой. Стоило оставить его в покое, как он бледнел и принимал прежнюю позу. Если я продолжал ему досаждать, то он выбрасывал навстречу щупальца. Движения их были плавные, и касания их удавалось избегать без особого труда.

Скорее это была отпугивающая реакция животного, чем серьезная попытка схватить человека. В случаях когда осьминога не оставляли в покое, он уходил в глубину или направлялся к своему убежищу, причем делал это не спеша и с явной неохотой. Свернуть его с пути было трудно.

Даже если ты оказывался перед ним, он неотвратимо надвигался, приподнимался и вздымал вверх щупальца. Крупные осьминоги не боятся человека и уходят, только не выдержав длительного беспокойства.

Совсем иначе вели себя маленькие и средней величины осьминоги, примерно до метра длиной. Стоило приблизиться к ним, как они припадали к каменной поверхности, стараясь слиться с ее окраской. Воронка животного закрывалась — оно почти не дышало, чтобы не выдать себя малейшим движением.

Как только мы дотрагивались до него, оно срывалось с места, плавно вытягивалось и принимало обтекаемую форму. Резко выбрасывая из воронки воду, осьминог как бы прыгал вперед и вверх. И всегда в этот момент выпускал чернильное облако. Часто после этого осьминоги плыли в сторону берега, на самое мелководье, где иногда попадали в прибойную волну.

Такое поведение можно было объяснить тем, что их враги — это крупные животные: акулы, зубатые киты, которые избегают мелководья, а тем более прибоя. И у осьминогов выработалась эта реакция — спасаться у самой кромки берега.

По дну осьминоги передвигаются с помощью щупалец, но никогда я не видел, чтобы они шагали на их кончиках, как иногда пишут некоторые авторы. По-моему, это просто невозможно. Выбрасывая вперед средние части согнутых полукругом щупалец, цепляясь и опираясь ими на дно, осьминог затем подтягивает туловище.

Щупальца совершают периодические круговые движения, и животное плавно передвигается, словно катится на своеобразном гусеничном ходу. Иногда, припав к каменной поверхности, осьминог тихо скользит по ней, делая короткие, почти незаметные движения щупальцами.

Передвижение осьминогов по дну с помощью щупалец в общем-то воспринимается вполне естественно. А вот их плавание выглядит удивительно. Спокойно смотреть на них в этот момент было невозможно. И часто, когда я видел небольшого осьминога вне убежища, я старался его вспугнуть, чтобы полюбоваться его полетом.

Если при плавании других животных замечаешь работу тела, плавников, конечностей или каких-нибудь выростов, то у осьминога нет видимых движений тела.

Правда, в момент, предшествующий плаванию, осьминог сильно раздувает туловище, набирая побольше воды в мантийную полость. Тело его в это время всегда приобретает яркую окраску.

Выбросив воду из воронки, осьминог буквально взлетает и летит, пронзая толщу воды, как красная ракета. Проплыв 15—20 метров, он опускается на дно, расправляет щупальца.

Потом подбирает их и, если нет поблизости какой-нибудь щели, припадает к камню и замирает. Подплываешь к нему — он снова взлетает в толще воды, выбрасывая чернильное облако.

И так несколько раз. Чернильное облако с каждым разом меньше, длина проплыва — короче.

Несмотря на то что в первый момент скорость довольно большая, не было случая, чтобы я не догнал в конце концов уплывающего осьминога. Длительное время эти животные не могут плавать и стараются быстрее опуститься на дно, а там при первой возможности спрятаться.

Однажды я вспугнул средней величины осьминога. Плыл он медленно. Тело его не имело, как обычно в этих случаях, обтекаемой формы и странно раздувалось. Я без труда догнал его и развел в стороны щупальца. Между ними был зажат большой камчатский краб без ног. Я отпустил осьминога, и он заторопился дальше, держа свою добычу. Как известно, различные крабы и другие ракообразные — излюбленная пища осьминогов.

Мне много раз приходилось видеть их с этой добычей.

Осьминоги держали ее присосками рядом с ротовым отверстием. Иногда можно было видеть двух или трех крабов. Встречались они также с бычками, камбалами и другими малоподвижными рыбами. Пищей осьминогам служат и различные двустворчатые моллюски.

Для поиска и добычи пищи осьминоги используют щупальца с их многочисленными присосками. Вопреки устоявшемуся мнению, что эти животные активны только в ночное время и охотятся преимущественно в темноте, приходилось часто видеть их за добычей пищи и в дневное время.

Приемы охоты были разные. Иногда они ожидали приближения добычи, лежа на дне или притаившись в убежищах. В этих случаях осьминоги выпускали из убежищ наружу средние части щупалец, подкарауливая таким образом рыб и крабов. Вели они и активный поиск.

Иногда я видел, как осьминог медленно подползал к краю отмели и застывал неподвижно — не дрогнет ни одно щупальце. Окраска его была серо-бурая, такая же, как и у окружающих камней.

Постепенно кругом все успокаивалось.

Перед осьминогом появлялись на дне маленькие пестрые бычки, не спеша переползали крабы.

Внезапно мгновенным движением осьминог выбрасывал щупальца с растянутой между ними перепонкой и, словно сетью, накрывал ею бычков и крабов, а затем, подтягивая щупальца и края перепонки, направлял добычу к центру щупалец.

Этот прием замечателен тем, что осьминог производил быстрые движения щупальцами, что наблюдалось крайне редко. Обычно движения щупальцев плавные и неторопливые.

Другой прием охоты. Расположившись у каменной плиты, осьминог закидывал на ее верхнюю поверхность два щупальца и приподнимал край этой плиты. В образовавшуюся щель запускал другие щупальца и выгребал оттуда вместе с камешками и разным мусором мелких крабов и моллюсков.

Выбрав добычу и прихватив ее присосками, осьминог затем отползал от плиты. Однажды на отмели по большому мутному облаку я обнаружил осьминога — он сосредоточенно рылся на дне.

Поглощенный этой работой, он не заметил меня. Воспользовавшись этим, я легко поднял животное и убедился, что на присосках у него были двустворчатые раковины. Когда я отпустил осьминога, он вновь приплыл к разрытой им яме.

Щупальца его задвигались, разгребая грунт, и мутное облако опять скрыло осьминога. Мое вмешательство не отпугнуло его от выбранного им места добычи моллюсков.

Крупную добычу осьминоги утаскивают в убежище и там поедают. Остатки ее выбрасывают наружу. Это привлекает других животных. У входа в убежище осьминогов часто плавают рыбы, на лету подхватывая вылетающие крошки.

Вблизи скапливаются морские звезды и ежи. Они быстро подбирают все остатки от добычи осьминога. Только изредка можно было видеть недалеко от убежищ растерзанные останки крупной рыбы. Но через считанные часы их поглощали подводные «санитары».

И вокруг становилось чисто, только белели пустые створки раковин и отдельные кости рыб… Меня часто спрашивают, какой величины был самый большой встреченный мной осьминог. Я отвечаю: «Примерно с медведя».  Не по весу, а по размерам. Такие большие осьминоги встречаются крайне редко: из нескольких сот виденных мной под водой осьминогов подобных было только три.

Однажды, плывя по границе каменной гряды и отмели, я заметил небольшого осьминога. Рассматривая его, вдруг почувствовал сзади какое-то движение. Скосил глаза и невольно отпрянул: из-за каменной глыбы поднялся и навис надо мной громадный осьминог.

Туловище его было как набитый чем-нибудь мешок, длиннющие щупальца толщиной с руку. Казалось, он с любопытством рассматривал меня. Я осторожно дотронулся до его щупальца. В ответ он слегка покраснел, свернул щупальца и перестал обращать на меня внимание.

А недалеко, на пустынной отмели, я увидел такого же гиганта. Сразу же пришло сравнение с медведями. Чем-то они их неуловимо напоминали. Может быть, округлыми очертаниями туловища и свернутыми щупальцами, похожими на поджатые лапы.

Чтобы точно определить массу и величину этих осьминогов, надо было убить одного из них и сделать необходимые замеры на суше. Но я не решился на это — было жаль губить таких великолепных животных. И потом хотелось проследить за их поведением.

Постепенно осьминоги становились доверчивее. Вскоре они уже начали отличать меня от других подводников. Пищу предлагал им только я, и у них выработался условный рефлекс на цвет моей маски и гидрокостюма. При моем приближении осьминоги приподнимали средние части верхней пары щупалец и ждали, когда на них упадет пища. А затем стали выползать из убежищ мне навстречу.

Несколько раз я был свидетелем удивительного зрелища: приняв пищу, осьминог на какое-то время застывал, а потом поднимал по бокам туловища вертикально вверх два щупальца. Свернув их в виде спиралей, он начинал быстро вращать ими. Что это? Может быть, таким образом он отряхивал щупальца от остатков пищи и налипших частиц грунта? Тогда почему он поднимал и вращал только два щупальца?

Это показывает, что осьминоги способны к сложным поступкам. Я не сомневаюсь, что, продолжая прикармливать осьминогов, можно добиться больших успехов по их дрессировке. Например, они стали бы подплывать к человеку по определенному сигналу, которым мог быть какой-нибудь яркий предмет или определенные колебания воды! Они могли бы следовать за ним в заданном направлении; и выполнять по его команде другие действия. Но на это не хватило времени: в середине июля осьминоги ушли в глубину моря, а в августе закончились мои работы на берегу.