Рубрика: На кромке океана

На первых порах я с тревогой ждал, что осьминоги в такой борьбе попытаются укусить клювом и разорвут гидрокостюм.

Видя, что они не делают попыток пустить в ход свое острое оружие, я дал им возможность касаться себя ртом и клювом, даже слегка прижимал их при этом.

Но это тоже ни к чему не привело: осьминоги так ни разу и не укусили. Дело, вероятно, в том, что вкус они определяют присосками и резина гидрокостюма не вызывала у них соответствующей реакции.

По этим опытам можно было уже сделать предварительные выводы о неагрессивности осьминогов. Но они были далеко не полными, и я это понимал.

Эксперимент имел существенный недостаток: осьминоги все время ощущали резину гидрокостюма. При касании голого тела они могли повести себя иначе. Но проверить это мы не могли: вода в море была слишком холодной для того, чтобы плавать без гидрокостюма.

Нам хотелось узнать: могут ли осьминоги первыми напасть на человека? И мы старались еще и еще раз вызвать их на это: неоднократно плавали взад и вперед перед ними, проводили руками около их убежищ.

Но только изредка в ответ видели ленивые движения щупалец. Наконец нападение произошло. Впрочем, надо оговориться, что и в этом случае мне пришлось дразнить осьминога. Было это так.

В пещере под глыбой камня я увидел большого осьминога. Стоило мне подплыть и дотронуться до его щупалец, как он тотчас же принял классическую уже для такого случая позу: перекрыл вход в пещеру щупальцами и максимально растянул присоски.

При мне был фотоаппарат, и я быстро снял эту интересную картину. Но только приготовился сделать для гарантии второй снимок, как осьминог опустил щупальца и, взглянув на меня одним глазом, подобрал их под себя.

Я начал щекотать и покалывать его прутиком, чтобы он вновь принял прежнюю позу. Но осьминог вяло шевелился и только выбрасывал из-под камня щупальца. Я не отставал.

И вдруг с быстротой, которая очень удивила меня, он выскочил из пещеры, и в то же время мне на голову, плечи и руки легли щупальца. Было любопытно узнать, как поступит дальше осьминог.

Щупальца шевелились, ощупывая меня. Но, как было и раньше, через несколько секунд присоски стали отлипать, и щупальца соскользнули с меня.

Осьминог, пятясь, возвратился в свое убежище. Из этих экспериментов мы сделали предварительный вывод, что первым осьминог на человека вряд ли нападет.

Весь наш опыт и логика рассуждений подводили к этому: осьминог питается мелкой добычей, и поэтому комплекс его рефлексов таков, что мы просто должны выпадать из сферы его внимания. Как добыча — не годимся, а на врагов — не похожи.

Но как и любое другое сильное животное, осьминог в определенных случаях может быть опасным: даже среднее по величине животное щупальцами в силах удержать человека под водой, превратившись таким образом в живой капкан.

И если в подобной ситуации окажется неопытный пловец, то он может захлебнуться. А схватить человека осьминог может тогда, когда тот случайно коснется его или попадет ногой или рукой в его убежище.

С нами опасные случаи были, но все они оказались следствием нашей неосторожности или, если так можно выразиться, фамильярного обращения с осьминогами. Вот некоторые из них. Для фотографирования мне иногда нужны были совсем маленькие осьминоги.

А они встречались очень редко. Обнаружив одного из них, я выбрал на дне участок, вблизи которого не было других осьминогов.

Подобрал подходящее убежище, тщательно его очистил и посадил туда осьминога. Он остался там на жительство и был, как говорится, всегда под рукой. Его нетрудно было извлекать из убежища, а после съемки он сам торопился туда обратно.

Однажды я быстро сунул руку к осьминогу в убежище, стремясь сразу схватить его за туловище и тут же вытащить наружу. Но неожиданно рука застряла среди толстенных щупалец: произошла смена хозяев убежища. Присоски тотчас же облепили перчатку.

Пара щупалец легла мне на плечо. Я был без акваланга и, следовательно, под водой мог пробыть около минуты.

Тревога подступила к сердцу. Но выручил опыт: я перестал сжимать щупальце и дергать рукой. Присоски тотчас же стали отлипать, щупальца расслабились и отпустили мою руку.

Другой случай тоже произошел при фотографировании. Я снимал плывущего осьминога. Чтобы не дать осьминогу опуститься на дно, я поймал его в толще воды. Всплыв с ним к поверхности моря и придерживая часть щупалец руками, стал переводить пленку.

Животное было небольшое — не больше метра в длину, поэтому ничего опасного я не предвидел, когда решил прижать его локтем к своему боку. Но скользкое туловище тут же стало медленно выползать из-под руки, и осьминог вскоре оказался сзади меня.

Я продолжал придерживать концы щупалец. Лучше бы я этого не делал! Получив свободу, осьминог тотчас же уплыл бы от меня. А теперь, пытаясь освободить щупальца, он опустился на мою спину и крепко присосался к ней.

Потом, напрягаясь, стал наползать мне на голову и плечи. Я отпустил концы щупалец, но было уже поздно: осьминог сжал мою шею.

Присоски попали на лицо, губы, почти сплошь закрыли маску. Одно из щупалец пережало мягкий дыхательный шланг, и мне стало трудно дышать. Я потянул за конец щупальца, но животное только крепче прижалось ко мне.

Через оттянутый край резинового шлема ворвалась в гидрокостюм струя холодной воды. Пришлось отпустить щупальце. Лежа на поверхности воды, я пытался найти выход из создавшегося положения.

Мелькнула мысль: «Почему осьминог так вцепился в меня? Может быть, из-за того, что задняя часть его туловища оказалась на воздухе, некуда плыть?»

И действительно, стоило мне перевернуться вниз спиной, как осьминог тотчас же расцепил щупальца и соскользнул с меня, устремляясь к завалу камней на дне.

Мы уже привыкли к тому, что, когда переставали трогать осьминогов, они тут же успокаивались и разжимали объятия своих щупалец. Но однажды в начале июля, когда вода уже достаточно прогрелась и можно было плавать без перчаток, я коснулся голой кистью руки присосок сидящего на дне осьминога.

Они тотчас же прилипли к коже. И тут осьминог повел себя необычно: стал довольно быстро наползать на мою руку, и все больше присосок охватывало ее со всех сторон. Мне стало ясно, что он не собирается отпускать руку.

Опершись ногами о камень, я с трудом вырвал кисть из-под туловища животного. Этого осьминога я долго прикармливал, и он привык к тому, что моя рука несет ему пищу. Надо предполагать, что, коснувшись кожи, присоски почувствовали живую плоть и осьминог принял мою руку за очередное угощение.

У большинства людей слово «осьминог» или, как его иногда называют, «спрут» ассоциируется с чем-то ужасным. Этому способствуют описания этих животных, приведенные в некоторых произведениях художественной литературы, где осьминог выступает олицетворением злого духа моря. Возможно, имеет значение вид пойманных животных. На воздухе, мертвые, они теряют форму своего тела, покрываются слизью.

Окраска их становится неприятного, грязно-серого цвета. Искривленные щупальца с мертвенно-бледными присосками производят отталкивающее впечатление. К тому же от животных исходит резкий, неприятный запах.

У нас же, подводников, которые часто общались с осьминогами, возникали совсем другие чувства. Ни у меня, ни у моих товарищей вид даже очень крупных осьминогов никогда не вызывал страха или неприязни.

Наоборот, у нас возникали совсем другие чувства, словно мы прикасались к чему-то прекрасному. Как это ни покажется парадоксальным, осьминоги очень красивые животные. Можно было часами любоваться их плавными движениями, мгновенно меняющейся окраской — от белой до темно-бордовой с синеватым отливом.

Мне иной раз осьминоги казались громадными живыми цветами. Это настоящее чудо природы! И все, кто плавал со мной, не оставались равнодушными к этим животным. Но человека, к сожалению, в первую очередь интересует не красота и не необычный вид этих животных, а их вкусовые качества. И действительно, у них питательное и вкусное мясо. Человек с древнейших времен промышляет этих животных.

Мне кажется, что наиболее перспективное направление — это постепенное превращение осьминога в объект марикультуры. Для этого имеются основания: животные эти быстро растут, потребляя минимум пищи. Кормом им могут служить малоценные виды моллюсков и рыб.

Но до этого, видимо, еще далеко. А пока осьминоги требуют дальнейшего тщательного изучения и охраны. Как ни покажется странным, но до сих пор не ясны, казалось бы, самые простые вопросы: сколько лет, например, живет гигантский осьминог? Какой максимальной массы и размеров он достигает? Как они расселяются вдоль берегов нашей страны и какая плотность их на дне? В какое время и где происходит спаривание этих животных? И еще многие другие вопросы их жизни вызывают интерес.

Много загадок таит и высшая нервная деятельность осьминога, работа его головного мозга. После первых же встреч с осьминогами у меня возникла мысль — предложить им пищу, чтобы как-то приручить их. Сначала такие попытки не имели успеха: осьминоги не желали принимать от меня пищу. Я предлагал им свежую рыбу, мясо моллюсков, крабов, но все было напрасно.

Обычно я подплывал к убежищу и раскладывал угощение перед его входом. Иногда даже высыпал его прямо на осьминогов. Но они равнодушно глядели на мои подношения или испуганно пятились в глубь убежища.

А то даже струей воды выбрасывали пищу наружу. И на мое угощение тут же наползали морские звезды и ежи и вскоре не оставляли от него ни крошки. Со временем я отметил, что осьминоги обладают индивидуальностью, довольно сильно отличаясь один от другого поведением. Одни из них месяцами находились в убежищах, другие появлялись там периодически и только на несколько дней. Были и такие, которые прятались там в случае опасности, а все остальное время перемещались по участку.

И при встречах с человеком осьминоги примерно одного и того же размера вели себя по-разному. Одни были боязливыми и тут же старались скрыться, другие вели себя смело и почти не реагировали, когда их трогали руками.

Были и любопытные, которые внимательно следили за человеком, выползая на удобные для этого места. Все это наводило на некоторые размышления: видимо, для подобных экспериментов надо было выбирать более спокойных животных, этаких «домоседов», которые продолжительное время находятся около или в самих убежищах.

И еще я отметил такой факт: отобранных для этой цели животных нельзя было тревожить.

Стоило коснуться рыбкой присосок, как они охватывали ее со всех сторон.

Я выбрал трех наиболее подходящих, на мой взгляд, небольших осьминогов. В течение довольно длительного времени они не притрагивались к пище, хотя я каждый раз предлагал ее так, чтобы она находилась в поле их зрения.

Происходящее я объяснял тем, что осьминоги были просто сыты: в этот период проходил массовый нерест корюшки, и около берега всегда было достаточно пищи.

Наконец ход корюшки прекратился, и осьминоги вынуждены были искать другую добычу. И вот однажды я заметил, как один из подопытных осьминогов запустил под камень щупальца и шарил там, что-то выискивая.

Периодически вытягивал щупальца и разгребал в стороны камешки. Затем снова запускал щупальца под камень и вытаскивал их обратно с грудой камней и песка. Значит, осьминог был голоден и добычу искал на ощупь.

У меня заранее был приготовлен пакет с небольшими рыбками. Я подплыл к осьминогу. Он подобрал щупальца и спокойно поглядывал на меня. Я положил рядом с ним две рыбки, но он не обратил на них внимания. Стоило же протянуть руку и коснуться рыбкой присосок, как они мгновенно пришли в действие: прилипли к рыбе, охватывая ее со всех сторон. Затем щупальца подвернулись вниз, и добыча исчезла под осьминогом.

Положил на щупальца еще несколько рыбок — и они последовали тем же путем. Все оказалось ясным: с помощью зрения осьминоги ловят движущуюся добычу, а неподвижную нащупывают «руками».

Потому-то они и не реагировали на лежащих в стороне мертвых рыбок. Другой осьминог тоже охотно принял угощение. Взяв двух рыбок, он наполовину вылез из убежища и начал вокруг него ощупывать дно щупальцами. Несколько рыбок я положил перед входом, и он наполз на них, загребая их под себя.

После этого проблем с кормлением осьминогов больше не было: они почти всегда брали пищу, когда касались ее присосками.

Мы свернули с тропинки и по песчаному откосу, припорошенному снегом, спустились к искрящемуся ледяному полю залива. Он широким раструбом выходил в море, где виднелась зубчатая гряда далекого полуострова и снежные остроконечные пики его светились на фоне ярко-синего неба.

Надо было по льду пересечь залив и выйти к темно-серым скалам противоположного берега. За ними горбатились сопки. Их пологие склоны были покрыты снегом. На его белизне отдельными зелеными пятнами проступали заросли кедрового стланика, а выше, словно нарисованные черной тушью, силуэты лиственниц.

По льду идти было легко: свирепые зимние ветры сдули лишний снег, а оставшийся спрессовали в плотный наст. Мы шли, держа направление на темную громаду мыса. За ним была маленькая бухточка, сжатая каменными стенами.

У их подножия громоздились завалы из почти черных глыб. Около них мы сбросили рюкзаки. Ветерок проносился высоко над скалами, в бухточке же было затишье.

Лучи солнца, отражаясь ото льда, слепили глаза.

— Здесь наш Южный берег Крыма, — сказал Петр Иванович и стал раздеваться.

— Ну уж до Крыма далеко, ближе, пожалуй, до полюса, — засмеялся я.

— Сейчас сам убедишься! — Мой спутник бросил куртку и рубаху на плоский камень и блаженно вытянулся на них, подставив солнцу обнаженную широкую грудь и круглое добродушное лицо, обветренное за долгую зиму до медной красноты. Я присел рядом. Становилось все теплее.

— Снимай, снимай куртку! Не бойся, не простынешь! Отдохнем здесь, а потом уж пойдем дальше. Я нерешительно стал раздеваться. Но сомнения мои были напрасны: солнце пригревало вовсю.

— В это время я здесь загораю каждый год, — сказал мой спутник. — Пока не освободится море ото льда. Тогда пойдут сплошные туманы. А сейчас хорошо — совсем как на юге!

Все это меня удивляло. Я прилетел в эти края в начале мая, и в Магаданском аэропорту меня встретила снежная поземка. Морозный ветер продувал плащ насквозь. Пока добрались до аэровокзала, холодом свело руки. Пришлось извлекать из рюкзака теплую куртку и зимнюю шапку.

И вот спустя несколько дней я загорал у ледяного припая Охотского моря в заливе Шелихова.

Мы всматривались в сверкающие ледяные дали. В заливе кое-где из-подо льда выходили черные высокие скалы. Недалеко от нас лед начал потрескивать. Спустя некоторое время появились глубокие разломы. Края их светились зеленым светом.

Начинался отлив. Лед у берега оседал, вспучиваясь на больших подводных камнях. В сторону моря на поверхности припая образовался слабый уклон.

— Какая же здесь температура воды в самое теплое время? — спросил я своего спутника.

— Этот залив довольно мелководный — прогревается хорошо. Поэтому 10—12 градусов будет, а в спокойную погоду и выше. В конце июля — начале августа мы частенько купаемся в море.

То, что Петр Иванович купался летом, меня не удивляло — он в этих краях работал уже около двадцати лет, привык к здешнему климату, закалился. Но смогу ли я плавать в холодной воде, вдалеке от жилья? Если температура воды будет выше 10 градусов, то в гидрокостюме можно подолгу находиться в море.

Плохо, что нет рядом жилья, без него трудно согреться после плавания. Мы позагорали, отдохнули и отправились дальше вдоль берега.

Я старался идти около самой кромки ледяного припая. Глаза невольно обшаривали береговые камни. Они были чистыми — их основательно промыли штормовые волны и продули вьюги. Только кое-где застряли сухие водоросли.

Их слоевища были охвачены причудливыми комочками губок. Вот и первая интересная находка: в расщелине камня застрял белый скелет крупной морской звезды.

— Этого добра здесь много, — сказал мой спутник, равнодушно глянув на звезду.

— В отлив они лежат на камнях у самой поверхности воды.

— А еще что интересного встречается?

— Крабов много бывает. Вот таких! — Петр Иванович растопырил ладони, изобразив приличной величины кружок. — Мы собираем их в лужах между камнями или ловим на приманку. Встречаются морские «налимы», летом к берегу подходят стаи мойвы. Мы ловим их у берега сачками.

«Так же как корюшку в Японском море, — подумал я,— впрочем, мойва тоже относится к семейству корюшковых».

— Тюленей много, — продолжал мой спутник. — Здесь на кромке льда порой их бывает сотни и тысячи. Да и на берегу большие залежки…

— Это очень интересно! А под водой, на дне что еще есть?

— Красной рыбы много: горбуши, кеты, кижуча. Их стаи идут вдоль берега на нерест к той реке. — Петр Иванович указал на чернеющую вдали промоину устья реки.— Впрочем, разве с берега много увидишь? К тому же водоросли стоят стеной. Вот лед унесет из залива, тогда сам рассмотришь, что здесь под водой и кто на дне живет. Я продолжал расспрашивать Петра Ивановича о ближайших участках берега, где имеются обрывистые скалы, уходящие в глубину. По опыту я знал, что в таких местах наиболее прозрачная вода.

— Пожалуй, только у Светлого ручья будет такое место! Но и там глубина у самого мыса в отлив всего 2—3 метра, — немного подумав, ответил он. — Правда, около берега есть каменная гряда вроде рифа. Около нее поглубже, и есть каменные расщелины — мы в них иногда на крючок ловим рыбу.

Мы направились к Светлому ручью. Чтобы сократить путь, пошли напрямик. Было удивительно и непривычно шагать по поверхности моря. Как-то не верилось, что под этим безжизненным ледяным полем находится особый мир. Совсем не такой, как здесь, наверху. Далеко выдающийся в море мыс приближался. За ним открылся широкий овал бухты.

— Вот он, Светлый ручей! — Мой проводник показал рукой на темнеющее узкое ущелье между скал. Суровая красота этого места невольно заставила остановиться.

Ручей протекал по длинной ложбине между сопок. С обеих сторон ее тянулись каменные осыпи, чуть припорошенные снегом. Застывшие потоки камней огибали отдельные причудливые скалы. Постепенно ложбина сужалась в ущелье. Оно рассекало пепельно-серую с каким-то голубоватым отливом стену обрыва. По ущелью с уступа на уступ падали белые каскады воды и исчезали среди нагромождения скал у подножия обрыва.

А затем вода вырывалась из-под них и бежала к морю по галечному руслу. Чуть дальше, недалеко от берега, из-подо льда выходили светло-коричневые с оранжевым оттенком зубья каменной гряды. Если бы не лиственницы по краю обрыва, то такую картину можно, наверно, увидеть и на Чукотке, и на арктических островах. Нависающие над морем скалы мыса отвесно уходили под лед.

— Неужели около них всего 2 метра глубины? — с сомнением спросил я.

— Сейчас около этого. В прилив же вода достигает вот того уровня. — Мой спутник указал на белые отметины во впадинах скалы, видневшиеся над нашими головами. Я прошел вдоль нагромождения льдин. Казалось, они должны здесь растереть в порошок все живое.

— Что ты! Подо льдом много разных выемок, углублений и расщелин — есть, где укрыться животным, — рассеял мои сомнения Петр Иванович. — Вот зря я не захватил сетку: сейчас ее можно было бы поставить через разлом под лед. Глядишь, мы и наловили бы крабов! Я всматривался в узкие разводья между льдинами, но в черноте воды ничего не было видно. Берег опять встретил нас теплом.

Мы сбросили куртки и стали собирать плавник для костра, чтобы вскипятить чай. Потом грелись под ласковыми лучами солнца до тех пор, пока из-за сопок не поднялась темная туча. Сразу стало холодно. В воздухе закружились снежинки. Мы начали собираться в обратный путь. Когда подошли к базе, уже валил густой, липкий снег.

Через несколько дней разразилась настоящая пурга, завалившая все кругом глубоким снегом. Гудел штормовой ветер. Петр Иванович высказал предположение, что он может взломать и вынести лед из залива в открытое море.

Но когда стихло и мы смогли подняться на перевал, то увидели по-прежнему сплошное ледяное поле. Только в начале июня вдали заголубела чистая поверхность моря. В заливе же припай еще цепко держался за берег.

Но солнце, весенние воды и морские волны делали свое дело, и ледяное поле около берега постепенно уменьшалось. Наконец по заливу плыли только отдельные небольшие льдины.

И вот мы опять отправились к Светлому ручью. Нам повезло: выдался один из редких в это время солнечных дней. Дорога вначале вела нас по склонам сопок. Мы шли через заросли кедрового стланика.

Его стелющиеся кусты, переплетаясь между собой корявыми сучьями, создавали порой труднопроходимые препятствия, и нам приходилось обходить наиболее густые заросли.

Потом появились рощицы даурской лиственницы. Их черные сучья уже покрылись мягкой, пушистой хвоей, и казалось, что лиственницы окутались нежно-зеленой дымкой. От них исходил тонкий аромат. «Что же он напоминает? — я приостановился. — Ну, конечно, такой же запах от кипарисов! И море синеет вдали точь-в-точь как Черное. И скалы как в Крыму. Только цвет их другой: больше темно-серый, почти черный».

По пути попадались обломки скал, расцвеченные оранжевыми и бордовыми узорами лишайников. На полянах, между лиственницами, пробивалась невысокая травка. Маленькими розовыми цветочками расцвел брусничник. На тонких стеблях склонились большие золотистые колокольчики рододендрона.

Вскоре мы вышли на каменную осыпь. Идти по ней было тяжело. Сразу стало жарко, и мы облегченно вздохнули, когда спустились на песчаную полосу берега. Отлив уже начался, и море обнажало широкую полосу дна. На песке виднелись небольшие холмики выбросов червей пескожилов, с выступающих кое-где камней свисали короткие бахромчатые ленты ламинарий.

Наши следы тотчас же заполняла вода, но песок был довольно плотным, и идти по нему было гораздо легче, чем по камням берега. И мы устремились по этой обсыхающей отмели к ближайшему мысу.

Около него начиналась сплошная россыпь крупной гальки. Ее пологий вал обрамлял бухту и упирался в следующий мыс. В этой бухте на дне виднелись округлые большие камни, между ними были песчаные участки. — Вот и первый непропуск! — кивнул Петр Иванович на мыс.

Море плескалось у отвесной оконечности мыса. «Действительно «непропуск», — подумал я, — ни по берегу обойти, ни по скалам перелезть!» Мы присели на камень. Вода медленно отступала от берега. Уровень моря снизился уже метра на два, но мы все еще не могли пройти за мыс.

Как только у подножия мыса из-под воды выступили камни, мы по ним перебрались в следующую бухту. Вскоре опять пришлось ждать у очередного непропуска. Но вот в море показались рыжеватые каменные зубья.

Около них еще толклись волны. Прошло немного времени, и из-под воды стал проступать весь массив в виде обширной каменной платформы. На ней, как на основании, находились отдельные каменные глыбы. Между ними были большие впадины, наполненные водой. Они походили на круглые ванны.

Впадины соединялись между собой ручейками сбегающей воды. Эта каменная платформа была настоящим дном моря: каждая лужа здесь, ручейки полны живых существ. Я шел по выступающим камням, но казалось, что плыл в море: во впадинах сплошным ковром колыхались водоросли, в расщелинах виднелись щетки темно-синих раковин мидий; на камнях белели конусовидные раковины брюхоногих моллюсков колизелл, напоминающих черноморских пателл.

Домиков усоногих раков становилось все больше и больше.

Когда волны сбегали, обнажая их обширные поселения, раздавались тихие, шелестящие звуки, словно камни шепотом переговаривались между собой. Это закрывались крышечки бесчисленного множества домиков.

Глубины во впадинах на платформе доходили до полуметра, и было видно, что вода в них остается в течение всего периода отлива. Стоящие рядом каменные глыбы надежно предохраняли их в свое время от льдин. И в этих впадинах-ваннах сложились свои мирки — сообщества животных и растений. По поверхности воды вытянулись ленты ламинарий, качались кустики фукусов.

Между ними поднимались пушистые красные водоросли. Впервые я увидел здесь необычные, темно-бордовые водоросли, чьи листовидные слоевища отсвечивали ярко-синим блеском.

В расщелинах и выемках, заполненных песком и мелкой галькой, распустили венчики зеленых щупалец одиночные актинии. Они были гораздо ярче и крупнее, чем в Японском море. По водорослям и камням ползали в спирально закрученных раковинах многочисленные брюхоногие моллюски.

Медленно передвигались по дну раки-отшельники Миддендорфа. Они были в раковинах моллюска натики. На водорослях качались красноватые, довольно крупные ставромедузы.

Из-под камня выполз и бойко побежал по водорослям волосатый краб тельмессус. Этот житель холодных вод населяет все дальневосточные моря вплоть до Берингова пролива. С нижней стороны камней прилепились многочисленные хитоны. В укромных местах притаились небольшие звезды синеватого и серо-зеленого цвета. А там, где ручейки обтекали камни, розовели колонии губок.

Ничего подобного я не видел на литорали Белого моря. Все было обильнее и многообразнее. Сразу улавливалась определенная особенность: здесь присутствовали черты фауны и флоры, характерные для прибрежной полосы как Белого, так и Японского моря. И вместе с тем просматривалось другое, присущее только этому морю.

— Вот он наконец-то попался! — Петр Иванович торжествующе поднял из воды большого краба. Его темно-вишневый панцирь и клешни были покрыты острыми шипами. Зубья клешней сияли карминным цветом.

Краб как-то безжизненно расставил в стороны ноги и даже не пытался сопротивляться. Кроме камчатского краба, я не видел раньше таких крупных крабов — вместе с ногами он в диаметре достигал 30 сантиметров.

Мне не трудно было определить его вид — это был колючий краб литодес. Он встречается и в северной части Японского моря. Но там эти животные живут на больших глубинах. Здесь же, видимо, они обычны и на литорали.

— А ведь это не настоящий краб, — сказал я.

— Как так не краб? Панцирь круглый, клешни есть. Что же еще надо? — Петр Иванович недоуменно глянул на меня.

— У настоящих крабов четыре пары ходильных ножек, пятая пара — клешни. Эти же имеют только три пары ходильных ножек, а задняя пара скрыта под панцирем и приспособлена для очистки жабр от грязи. И хвост у них не покрыт сплошь хитиновым покрытием, а есть только отдельные пластиночки. Они относятся к так называемым мягкохвостым ракам.

— Надо же какие тонкости! — засмеялся мой спутник Но для меня это не имеет особого значения — главное что они вкусные. Такие же, как и камчатские крабы.

— Кстати, они ближайшие родственники: оба относятся к одному семейству отряда десятиногих раков, — опять пояснил я.

Вскоре я и сам нашел литодеса. Он неподвижно сидел на дне под слоевищем морской капусты. Когда я протянул к нему руку, он даже не пошевелился, не раскрыл зубья своих довольно мощных клешней и не попытался занять оборонительной позы, подобно тому как это делают бойкие черноморские крабы.

Я спокойно взял его в руки. Такая его малоподвижность, вялость удивляла.

«Может быть, все дело в холодной воде? — подумал я. — Ведь температура ее была около нуля. Отдельные осколки льдин еще плавали в море. А при низкой температуре обычно замедлены все функции организма. Но все же не до такой степени, чтобы полностью исключить оборонительные рефлексы».

Опустив этого миролюбивого рака в воду, я водрузил его на прежнее место, где он снова застыл без движения. Сделал я это незаметно от товарища, опасаясь насмешек. А он с увлечением сновал около луж, раздвигая водоросли палкой и выискивая раков, словно грибы на лесных полянках.

Я решил на некоторое время отвлечь его от этого занятия, попросив показать, как ловят «налимов». Петр Иванович тут же извлек небольшую удочку с мотовильцем, отковырнул ножом моллюска и нацепил его мясо на крючок.

Стоило ему опустить приманку около большого камня, как из-под него тотчас же показалась остроносая рыбья голова. Я взял у товарища удочку и повел приманку по дну. За ней, извиваясь длинным телом, устремилась рыба. По строению и расположению плавников можно было предполагать, что она принадлежит к собачковидным.

Походила рыба на европейского маслюка, только была гораздо крупнее. «Налим» — это, конечно, местное название.

Обычно в день у нас было два заплыва в море — утром и после обеда, ближе к вечеру. Первым делом мы взяли на учет всех осьминогов. В бухте их было несколько десятков. Некоторых из них мы даже пометили.

Да и без пометок осьминоги хорошо различались между собой по размерам, характеру поведения. На теле многих животных были лишенные окраски белые пятна различной конфигурации — видимо, зажившие повреждения кожи. Это тоже помогало нам различать животных.

Каждый осьминог придерживался более или менее определенной территории, и мы заранее знали, где и какого из них встретим.

Иногда, улучив подходящий момент, я отрывал ото дна и поднимал к поверхности небольших осьминогов, чтобы показать своим товарищам и самому посмотреть на них вблизи.

У осьминогов довольно плотное, яйцевидное туловище, на голове восемь длинных щупалец. Как только осьминоги оказывались в руках, их щупальца начинали извиваться, стараясь за что-нибудь ухватиться.

Тела животных всегда в эти моменты окрашивались в интенсивный красный цвет. Особое внимание привлекали их глаза: казалось, они с испугом глядели на нас.

Стоило отпустить осьминогов, как они вытягивались, сложив вместе щупальца, и из их воронки вырывалось черное облако. Под его прикрытием осьминоги уплывали, стараясь быстрее достичь дна и там спрятаться среди камней.

По внешним признакам я определил, что в бухте встречались осьминоги только одного вида — скальные, или гигантские, осьминоги. Еще их называют осьминогами Дофлейна.

Это самые крупные из осьминогов в Мировом океане. Некоторые измеренные осьминоги имели длину тела 4,5—5 метров (длину тела осьминога принято считать от начала туловища до конца вытянутого самого длинного щупальца). Размеры туловища таких животных превышали 0,6 метра.

Масса их была свыше 50 килограммов. Есть сведения о поимке осьминогов массой 80—100 килограммов. Щупальца самых крупных осьминогов могут быть длиннее 3 метров. Толщина их у основания соизмерима с толщиной предплечья руки взрослого человека.

Диаметр присосок достигает 5—7 сантиметров. Кожа на туловище этих животных часто покрыта большими складками и бугорками. Над глазами — треугольные выросты кожи, похожие на уши.

Осьминоги принадлежат к классу головоногих моллюсков. Кроме них в этот класс входят каракатицы и кальмары.

Класс этот получил свое название после того, как было установлено, что руки-щупальца, расположенные на голове животных, — это видоизмененные ноги, с помощью которых передвигаются некоторые моллюски, как, например, брюхоногие. Основное отличие осьминогов от прочих головоногих — наличие у них восьми конечностей.

Осьминоги широко населяют Мировой океан. Особенно много видов встречается в субтропических и тропических областях. Живут они от зоны прибоя до глубин в несколько километров.

В настоящее время насчитывается около 200 видов этих животных. Все они не выносят опреснения воды и обитают только в морях с нормальной океанической или близкой к ней соленостью воды. Поэтому осьминогов нет в сильно опресненных морях, таких, как, например, Черное и Белое.

У берегов нашей страны осьминоги встречаются в морях Ледовитого и Тихого океанов. Но если в Арктике это несколько видов мелких осьминогов батиполипусов и бентоктопусов, то на Дальнем Востоке вблизи берега на малых глубинах от Чукотки до южных Курильских островов и Приморья можно встретить крупных осьминогов. Всего в этих водах обитает около десятка видов этих животных.

Если ознакомиться с анатомией и физиологией осьминога, то можно отметить целый ряд интереснейших особенностей. Туловище этого животного со всех сторон окружено кожно-мускульной складкой-мантией, которая срастается с туловищем на спинной стороне и отделяется от него с боков и на брюхе, образуя мантийную полость, похожую на обширный карман.

Мантийная полость сообщается с наружной средой полукруглым щелевидным отверстием между свободным краем мантии и туловищем. Под головой животного из мантийной полости выходит воронка. Она представляет собой коническую трубку, узким концом направленную наружу, а широким — внутрь мантийной полости.

Действием особых мышц воронка может подтягиваться назад и вверх и разворачиваться в стороны. Кольцевые мышцы в стенке воронки обеспечивают ее расширение и сжатие. Она напоминает поворотное сопло. А весь мантийно-вороночный аппарат является своеобразным реактивным двигателем животного.

Набирая воду в мантийную полость через щелевидное отверстие, осьминог затем прижимает край мантии к шее и, сокращая стенки мантии, с силой выбрасывает воду из воронки. Таким образом, получается реактивный толчок назад.

И животное плывет вперед задом, сложив вместе и вытянув щупальца. Тело его при этом принимает каплевидную, можно даже сказать, ракетообразную форму. Поворачивая сопло-воронку, осьминог регулирует направление своего движения.

Какого-либо скелета у осьминога нет. Раковина тоже отсутствует. Только под кожей спины находятся недоразвитые ее остатки в виде маленьких хрящевых палочек. Тело подразделяется на туловище и голову со щупальцами. Туловище имеет слегка яйцевидную форму. Голова не резко выражена: она плавно смыкается с туловищем.

Руки-щупальца, имеющие коническую, сильно вытянутую форму, отходят от центра головы. На их внутренней поверхности расположены в два ряда присоски, похожие на колпачки. С помощью присосок осьминоги могут прикрепляться к различным более или менее плотным поверхностям. В середине щупалец самые большие присоски. К основанию щупалец размер их уменьшается. На концах же щупалец находятся совсем маленькие присоски. Действие присосок таково: снаружи они имеют перепонку с отверстием, ведущим во внутреннюю полость.

Сначала к поверхности прилипает эта перепонка. Она обволакивает все неровности, создавая необходимую герметичность. Вследствие сокращения мускулов присоски ее внутренняя полость уменьшается. Когда края присоски плотно прилягут, мышцы расслабляются, внутри присоски образуется вакуум и окружающее давление прижимает ее к поверхности.

Щупальца соединены между собой тонкой перепонкой — так называемой умбреллой.

Окраска тела осьминога трудно поддается описанию. Он может менять ее мгновенно. В спокойном состоянии осьминог часто имеет неприметную окраску — иногда с синеватым оттенком или серо-бурую. При возбуждении животное становится красным или багровым. Или покрывается мозаикой цветных пятен.

Осьминог также может становиться светло-серым, почти белым или золотистым. Меняя окраску, он маскируется на дне, подлаживаясь под окружающий фон, или старается испугать своих врагов, вспыхивая ярким цветом.

В центре зонта, образованного щупальцами и натянутой между ними перепонкой, расположено ротовое отверстие животного. В нем находятся мощные роговые челюсти черного цвета, которые очень напоминают клюв попугая.

Этим клювом осьминог захватывает и разрывает пищу. В ротовой полости имеется мускулистый выступ, покрытый особым хитиновым покровом — радулой, имеющей множество острых зубчиков. С помощью этой терки осьминог пережевывает или, вернее, перетирает пищу.

Кроме того, радулой он может просверливать раковины моллюсков или доставать мясо из конечностей крабов.

Пища смачивается слюной. Имеется три слюнные железы: подъязычная, передняя и задняя. Особенно крупная задняя железа — это основной источник пищеварительных ферментов. Кроме того, она выделяет ядовитые вещества.

Слюна с ядовитым секретом выходит через особый мускулистый хоботок, который очень подвижен и может высовываться из ротового отверстия. Слюна выпрыскивается под некоторым давлением, поэтому небольших животных осьминог может поражать на некотором расстоянии.

Для человека яд крупных видов осьминогов не опасен. Но укус некоторых видов мелких осьминогов может вызвать довольно сильную боль, которая сохраняется иногда две-три недели. Очень ядовит маленький семикольчатый осьминог, встречающийся у берегов Австралии.

Особенно опасны самки, вынашивающие яйца.

Укус этого осьминога может привести к смерти человека — у него парализуется дыхательная система и наступает удушье. В мантийной полости осьминога симметрично расположена пара жабр. Каждый жаберный лепесток имеет множество складок, которые многократно увеличивают общую дыхательную площадь жабр.

Ритмичное сокращение мантии обеспечивает непрерывный ток воды, омывающей жабры. Частота дыхания у осьминога составляет 20—30 движений в минуту. По обе стороны жаберных лепестков проходят кровеносные сосуды.

Венозная кровь подаётся к жабрам двумя дополнительными сердцами, которые представляют собой толстостенные пузыри, лежащие у основания жабр. Обогащенная кислородом артериальная кровь поступает в основное сердце животного, а от него по артериям разносится по всему телу.

Кровь осьминога голубого цвета. Это объясняется тем, что веществом, связывающим кислород, у головоногих является пигмент гемоцианин, содержащий медь. Он и придает крови синеватый оттенок.

Осьминоги — раздельнополые животные. У самца созревшие сперматозоиды поступают в особый орган, в котором формируются сперматофоры, представляющие собой своеобразные сосуды. Они характерны вообще для всех головоногих моллюсков, и основная их функция — обеспечить передачу сперматозоидов от самца к самке.

У осьминогов сперматофоры похожи на узкую бутылочку или длинную трубку, закрытую с обоих концов.

Одни виды осьминогов имеют сперматофоры длиной 25—150 миллиметров. У гигантского же осьминога они могут превышать метр. Внешне самца легко отличить по так называемому гектокотилю — особым образом измененному окончанию одного из щупалец. Обычно это третья правая «рука».

Гектокотиль представляет собой «руку» с двумя пальцами, из которых один длиннее другого. Эта своеобразная рука служит для переноса сперматофоров.

Созревающие и зрелые яйца у самки накапливаются в полости тела и в момент нереста выходят по яйцеводам. Яйца имеют вытянутую, каплеобразную форму с ножкой-стебельком. Посредине яйцевода расположена специальная яйцеводная железа, которая выделяет липкий секрет. Из него образуется конец ножки-стебелька и подобие цемента, приклеивающего яйца в момент нереста к твердой поверхности.

Органы чувств у осьминога развиты весьма высоко. По бокам головы расположены глаза, которые напоминают глаза высших позвоночных животных. Они имеют роговицу, радужину, хрусталик, стекловидное тело и сильно развитую сетчатку. Зрачок прямоугольный, слегка изогнутый и вытянутый по горизонтали.

Глаза осьминога способны к аккомодации, то есть к установке зрения на разные дистанции. Только в отличие от высших позвоночных эта фокусировка обеспечивается не изменением кривизны хрусталика, а удалением или приближением его к сетчатке с помощью особых мышц. Такой механизм очень похож на движение объектива в фотоаппарате.

Сверху и снизу глаза осьминога имеют веки, которые могут полностью их прикрывать.

Особые мышцы поднимают и сближают глаза, таким образом, осьминог имеет бинокулярное зрение, так же как человек. Это позволяет ему весьма точно определять расстояние до объекта его внимания.

В теле осьминога имеется множество чувствительных клеток. Они рассеяны не только на наружных покровах, но и в мышцах, толще тканей присосок, в жабрах, кишке.

Это позволяет мозгу животного, лишенного жесткого скелета, получать информацию о позе тела, о положении его отдельных частей, работе мускулатуры.

Особенно много чувствительных клеток, как уже отмечалось, на поверхности присосок. Они выполняют функции органов вкуса и осязания. Вкусовые рецепторы расположены главным образом на их ободках.

Количество их огромно — несколько сот клеток на квадратном миллиметре. Вследствие этого осьминог хорошо различает вкус: чувствительность его к некоторым веществам в несколько раз выше, чем у человека.

Самое замечательное у осьминога — это его мозг. У более примитивных моллюсков центральная нервная система состоит из обособленных скоплений нервных клеток-нейронов, так называемых ганглиев, которые являются координирующими и управляющими центрами.

Ганглии у них расположены в разных частях тела — в голове, ноге, теле, и связаны они между собой длинными нервными тяжами. У более развитых групп моллюсков нервные узлы сближены. У головоногих же управляющие нервные центры расположены вместе.

По совершенству строения и физиологии мозга головоногие в процессе эволюции далеко обогнали всех беспозвоночных и приблизились к развитым позвоночным животным. Особенно большой по объему мозг у осьминога, и заключен он в хрящевой капсуле, выполняющей роль черепа…

Иногда осьминоги исчезали куда-то на несколько дней, особенно в периоды больших волнений моря, но потом вновь появлялись на своих участках. У большинства из них были убежища, которыми служили часто гроты и обширные расщелины в скалах. Нередко они выкапывали ниши и пещеры под большими камнями.

Некоторых осьминогов мы постоянно видели в своих убежищах, другие больше находились рядом с ними и, только когда их тревожили, стремились спрятаться внутри его. Забегая вперед, следует отметить, что убежища у осьминогов постоянные: сменялись поколения животных, а убежища оставались прежними.

Плавая в этой бухте на протяжении ряда лет, я проверял все убежища, обнаруженные в первый раз, и почти всегда они были заняты осьминогами.

Однажды был даже такой случай: подняв со дна небольшого осьминога, я решил затем выпустить его на участке, где мы вели постоянные наблюдения, чтобы потом проследить за его взаимоотношениями с другими осьминогами.

Высмотрев подходящее место, я посадил осьминога в очень удобную, как казалось, нишу под большим камнем, надеясь, что он останется здесь на постоянное жительство.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день я обнаружил его на противоположной стороне камня. Я совершенно забыл, что именно на этой стороне в вырытой норе под камнем раньше жили осьминоги.

Но потом это убежище в сильный шторм было завалено гравием и небольшими камнями. И вот осьминог раскопал и расчистил старое убежище и теперь сидел там, поглядывая на меня из его глубины.

Солидная россыпь камней по сторонам убежища свидетельствовала о большой проделанной работе. Расчищенная нора не имела никаких видимых преимуществ перед той нишей, куда я вначале посадил осьминога. Да и вообще подобных мест кругом было сколько угодно, но он выбрал именно то, в котором раньше обитали его сородичи. Значит, отношение к убежищу у осьминогов особое.

Как правило, в этих постоянных убежищах мне каждый год встречались осьминоги примерно одинаковых размеров. Может быть, расселение этих животных подчинено определенным законам?

Ведь места их обитания более или менее постоянны, и каждый осьминог старается придерживаться выбранного участка дна. Но участки эти неодинаковы по удобству убежищ и возможностям охоты. И лучшие из них достаются более крупным и сильным животным. Меньшие же вытесняются на худшие места.

Происходит своеобразное распределение участков между осьминогами в соответствии с их физическими данными. Каждый год растущий осьминог переходит на лучший участок. И на нем он занимает то убежище, где до него обитал прежний хозяин.

Таким образом, определенному убежищу соответствуют осьминоги примерно постоянного размера. Свои участки и убежища осьминоги помнят хорошо.

Я специально отплывал с некоторыми из них на определенное расстояние и затем выпускал. Осьминоги без колебаний выбирали нужное направление и спешили к своему участку, а там заползали в убежище. Интересно было наблюдать, как иногда осьминоги возвращались обратно в свое убежище.

Сначала для проверки запускали внутрь пару щупалец. Затем вползали туда наполовину, так, что задняя часть туловища находилась снаружи, и начинали очищать жилище. Щупальца по краям туловища делали круговые движения, выбрасывая камни, обрывки водорослей, заползших морских звезд и ежей.

Устроившись внутри убежища, осьминог средними частями щупалец выталкивал наружу гравий и песок, а потом струей воды из воронки вымывал мелкий мусор и поднявшуюся муть. Наведя таким образом порядок, осьминог свертывал щупальца и замирал. Потревоженный же осьминог стремится побыстрее спрятаться в убежище, невзирая на то, чисто там или нет.

Редко можно было видеть рядом двух осьминогов. Обычно при появлении более крупного меньший тотчас же уплывал, даже если было совершено вторжение на его участок, или забивался в самую глубь своего убежища.

Иногда же возникали схватки. Так, однажды я наблюдал, как встретились два одинаковых по величине осьминога. Хозяин участка выполз из убежища, взгромоздился на большой камень и выпустил навстречу пришельцу два щупальца. Тот ответил тем же.

Животные переплелись щупальцами и замерли на несколько секунд. Затем осьминоги напряглись, щупальца натянулись.

Они словно старались перетянуть друг друга через камень. Несколько таких усилий — и пришлый осьминог высвободил свои щупальца и заспешил прочь. А победитель свернул щупальца и застыл на вершине камня, словно на пьедестале. Спустя некоторое время он повернулся и медленно пополз к убежищу.

Другая схватка выглядела несколько иначе. Один осьминог перемещался между двумя другими, которые сидели глубоко под камнями и не рисковали вылезать наружу. Ползая в очередной раз между ними, пришлый осьминог расположился у входа в убежище одного из них и стал смотреть внутрь его, словно вызывая на поединок.

Так продолжалось два дня. На третий день, когда я утром подплыл к этому месту, осьминоги уже переплелись щупальцами и лежали неподвижно. Лишь изредка по их телам волной пробегало легкое движение.

В этом положении они находились довольно долго, и я изрядно замерз, ожидая продолжения действий. Но вот животные вздрогнули, приподнялись, щупальца натянулись, и хозяин участка пополз из-под камня. Осьминоги оказались опять одинаковой величины.

Морских звезд кругом было множество, и причем самых разнообразных. Чаще всего встречались патирии — звезды с очень короткими тупыми лучами. Преобладающий цвет их — синий с узорами из алых или оранжевых пятен.

Патирии похожи на маленькие, плоские подушечки. Среди зарослей небольших водорослей виднелись стройные генриции и афеластерии розовых, красноватых и желтых цветов. У подножия камней лежали большие амурские звезды лилового или розового цвета с узорами из белых шипов. Изредка встречались эва-стерии — на бордовом фоне ярко-синие узоры. На песчаных участках между камней виднелись дистоластерии.

У этих звезд длинные тонкие лучи черного цвета покрыты рядами белых шипов. Мы наблюдали, как дистоластерии иногда раскапывали грунт, добираясь до таившихся там моллюсков. Делали это они с помощью амбулакральных ножек, которые подхватывают частицы грунта и, передавая одна другой, отбрасывают их в стороны. Одновременно звезды очень медленно вращались, как бы вбуриваясь в грунт.

Постепенно они выкапывали ямку, на дне которой и захватывали моллюска. На подводных скалах и камнях виднелись целые гроздья мидий Грея.

Крупные раковины, величиной с ладонь, цепляясь за твердую поверхность и одна за другую, образовывали сростки — друзы — из десятков моллюсков. Эти мидии крупнее черноморских и беломорских: их раковины порой достигаютв длину 20 сантиметров, а масса около 2 килограммов. Мидии Грея в Японском море вблизи берега встречаются повсюду. Часто они образуют на дне обширные поселения — банки.

Это делает их очень доступными для добычи. Собирают мидии водолазы-промысловики. На рыбокомбинате из мяса мидий приготавливают вкусные консервы. Здесь, в Приморье, эти мидии — ценный морской продукт.

Ближе к мысу, расположенному у нашей бухточки, встречались актинии метридиум. Эти актинии по размерам меньше, чем актинии Белого моря, и окраска их поскромнее — чаще всего коричневая или красноватая. В глубоких ущельях, заваленных крупными камнями, поселения актиний метридиум тянулись по каменным откосам уже сплошными полосами. Похожие на древнегреческие амфоры, стояли на карнизах или свешивались со стен большие ярко-красные асцидии халоцинтиум. Многочисленны были и колонии губок.

Они лепились у оснований камней, в глубоких трещинах. Мимо одного из ущелий я не мог проплыть, чтобы не заглянуть в «пещеру сокровищ». В конце извилистого ущелья виднелся вход в подводный грот. Через узкий разлом вверху сюда пробивались лучи солнца, и в их свете стены грота вспыхивали яркими красками — это были колонии губок.

Одни из них свисали оранжевыми сталактитами, другие стелились красной коркой или поднимались голубыми и зеленоватыми буграми, лиловыми миниатюрными чашами.

А дальше находилось самое красивое ущелье. Ширина его у поверхности составляла 2—3 метра. Но глубже стены его расходились, образуя нависающие своды. На глубине 10—15 метров зеленоватым цветом отсвечивали россыпи гальки. Вдали темные контуры скал обрамляли выход в голубую, светящуюся толщу воды.

Сверху свисали розоватые пряди молодых ламинарий, а по стенам протянулись поселения метридиумов. На темной стороне ущелья они были снежно-белого цвета, на противоположной, освещенной солнцем, — красные.

В конце ущелье расширялось, его совершенно голые, отшлифованные прибоем склоны сбегали в глубину, растворяясь в непроглядной сине-зеленой дали. Здесь и оканчивалась наша «дорога».

Ночью я проснулся. Капли дождя больше не барабанили по палатке. Стараясь не разбудить Сашу, отстегнул полог и выглянул наружу — сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды. Сверху, со склонов сопок, тянул легкий ветерок, извещая о перемене погоды. Да и пора уже было! Ведь наступил сентябрь — золотое время в Приморье. Обычно в этом месяце устанавливается хорошая погода и прекращаются затяжные дожди. Со стороны мыса не было слышно больше тяжелого гула, только доносились легкие вздохи волн — значит, море успокаивалось.

И вот через день мы уже гребли в лодке по зеркально-спокойной поверхности моря. Множество медуз всплыло к самой поверхности, предвещая длительный штиль. Все ближе надвигались на нас кекуры. Около них не было обычных высоких волн. Такое спокойствие мы видели здесь впервые. Мы решили высадиться на рифе Золотых Ершей.

При нашем приближении с его вершины взлетели бакланы и, тяжело взмахивая крыльями, почти касаясь воды, полетели в сторону ближайшей скалы. Вокруг с криком кружилось множество чаек. Недалеко от лодки вынырнула голова нерпы и, посмотрев на нас круглыми черными глазами, вновь исчезла под водой. Мы осторожно подгребли к рифу и направили лодку в ложбину на его поверхности. Затем вытянули ее на камни и закрепили в расщелине якорь: лодку могла смыть случайная волна.

Неудержимо тянуло под воду, но спешить нельзя. Надо было очень осторожно надеть гидрокостюмы, чтобы не порвать их об острые как ножи зазубрины на камне, плотно приладить ласты и маски, еще раз проверить работу аквалангов и давление воздуха в баллонах, тщательно затянуть болты лампы-вспышки и бокса фотоаппарата. После чего мы закрепили глубиномеры и подводные часы, пристегнули ножны с длинными ножами. Саша на всякий случай взял копье. Теперь можно было и в воду!

Серебристая поверхность воды сомкнулась над нашими головами, и мы повисли в глубокой синеве. Серые стены рифа уходили вниз. Мы старались держаться к ним вплотную. Вначале ничего интересного не было: животных очень мало — немногие из них могли здесь удержаться под ударами волн. Но по мере нашего погружения их становилось все больше и больше. Громадные гроздья мидий перемежались многочисленными группами метридиумов. Появилось множество звезд — почти каждый каменный выступ был украшен крупной алой звездой в обрамлении синих патирий. Вытянули тонкие белые лучи какие-то незнакомые мне звезды.

Чуть глубже стояли рядами красные асцидии. На карнизе я заметил интересного моллюска. Рассматривая его, я оперся рукой на круглый «камень». К моему удивлению, он оказался мягким и скользким. Вдобавок «камень» завращал выпуклыми глазами. Это был крупный бычок. Я взял его за хвост и поднял со скалы. Бычок безжизненно повис в руке, словно мертвый. Но вдруг, сделав энергичное движение, выскользнул из рук.

Присмотревшись, я заметил вокруг еще несколько таких же бычков. Головы их по форме и окраске напоминали скатанные водой камни. Окраска их тел была серой или коричневой в зависимости от цвета каменной поверхности. Имитировались даже белые пятна известковых налетов и светлые прожилки камней. Бычки вели себя спокойно, словно были уверены в том, что совершенно незаметны.

Все дальше уходили в глубину отвесные стены. На десятки метров протянулись обширные поселения белых актиний. В зеленом сумраке глубины актинии излучали мягкое призрачное сияние, и вокруг как бы светлело. Из подводных гротов и расщелин выплывали голубые тихоокеанские ерши. Целые стаи василькового цвета рыб повисли в толще воды.

Ерши неторопливо расступались, пропуская нас вперед. Собственно, название «ерши» мало подходит к этим большим рыбам. Скорее они похожи и формой тела, и повадками на пресноводных окуней. Вот только размеры их гораздо крупнее — отдельные рыбы достигают длины 60—70 сантиметров и массы — несколько килограммов. Вода стала прохладнее — это чувствовалось даже через гидрокостюм.

Виднелись обширные расщелины и пещеры, нагромождения больших камней. Мы все время ждали встречи с золотыми ершами (желтые, или трехполосые, тихоокеанские ерши) и вот впереди заметили желтое пятно. Оно приблизилось.

И перед нами возникла, как отблеск солнечного света, большая рыба. Ерш подплыл почти вплотную. За ним показался еще один. И словно по какому-то не слышимому нами кличу, из подводных закоулков стали выплывать золотые ерши.

Вокруг нас их уже собрались десятки, а они все плыли и плыли. Стоило сделать резкое движение, как рыбы мгновенно исчезали среди каменного лабиринта, но тут же появлялись вновь. Я оглянулся назад: сверкающая свита плыла за нами.

Впереди самые крупные. Наиболее смелые забегали вперед на расстояние вытянутой руки. Очень хотелось погладить или пощекотать их блестящие бока, но рыбы уклонялись от руки. Нигде, ни в каком подводном фильме, снятом даже на коралловых рифах, я не видел такого многочисленного и плотного скопления крупных рыб. Здесь был край непуганых рыб, впервые видящих человека.

Быстро падало давление воздуха в баллонах, да и не удивительно: мы были на глубине 30 метров, а расход воздуха увеличивался пропорционально глубине. А нам надо было еще спуститься к подножию рифа. Мы снова устремились вниз. Ерши постепенно отстали и задержались наверху. Вскоре мы достигли подножия. В зеленом сумраке тянулось хаотическое нагромождение угловатых каменных глыб, дальше начиналось ровное дно, усыпанное белыми створками раковин.

Было холодно. На дне ни движения, и от этого оно казалось безжизненным. Стало как-то неуютно, тоскливо, словно мы затерялись в бескрайних просторах моря. Появилось желание повернуть назад. Но мы знали, что здесь самая большая вероятность встречи с осьминогом.

Мы продвигались вдоль каменной гряды и внимательно всматривались в сумрак уходящих глубоко под каменные глыбы гротов. Особенно туда, где виднелись выбросы грунта и пустые раковины. Но что это? Может быть, мне показалось? Нет, там определенно кто-то есть! Я протиснулся в узкий грот, уходящий в глубь скалы.

Вгляделся: в самом конце, в расщелине, притаился осьминог. Виднелись щупальца и белые кружочки присосок. О съемке не могло быть и речи: в расщелину нельзя было завести лампу-вспышку и бокс. Что же делать? Я старался дотянуться до животного рукой. Это было опасно, но меня толкал азарт.

Теплилась надежда вытащить осьминога из расщелины, тем более что он казался небольшим. Еле-еле дотянулся пальцами и коснулся скользкого тела, которое тут же подалось назад, и рука моя повисла в воде.

Саша тронул меня за плечо и показал на манометр. Запас воздуха еще был, но пора наверх: мало ли что могло случиться при подъеме. Мы поплыли вверх. И снова вокруг нас были золотые ерши. Саша осторожно кольнул одного из них копьем, рыба отплыла в сторону, поднимая острый гребень спинного плавника. Ничего не стоило убить эту рыбу. Но одна даже мысль об убийстве в этом уголке доверчивых и непуганых рыб казалась нам кощунственной.

На глубине около 20 метров золотые ерши остановились, словно боясь переступить невидимую границу, сбились в большую плотную стаю, легли на бок и смотрели вверх одним глазом. Светлела вода, и снова появились голубые ерши, а еще выше голубых сменили темно-серые. Похоже, что золотые, голубые и темно-серые обитали на разных подводных «этажах». По крайней мере стаи их не смешивались.

Чем это можно объяснить? Ведь они ничем, кроме окраски, не отличались. И почему у них разная окраска? Голубые или темно-серые — это понятно: таких рыб трудно различить в полутьме подводных гротов. Но желтый цвет — самый заметный на этой глубине. Появлялись новые загадки. Сколько их здесь? А ведь мы только-только прикоснулись к жизни обитателей этого рифа.