Внезапно я заметил большую голубовато-серую голову, смотревшую на меня из-под водорослей выпуклыми оранжевыми глазами. Я осторожно раздвинул водоросли и увидел лежащую на дне около камня зубатку. Длинное тело рыбы изогнулось по-змеиному. Чтобы ненароком ее не вспугнуть, я отплыл и поднял фотоаппарат, намереваясь сделать первые кадры с некоторого расстояния.
Пока я снимал, зубатка лежала спокойно. Даже, как бы позируя, слегка приподняла голову. Ничего необычного в ее поведении и виде не было: похожа на черноморскую собачку, только несравнимо большей величины. Так же как и собачка, опиралась она на широкие грудные плавники. Длина рыбы была более полуметра.
Зубатка, казалось, с любопытством поглядывала на меня. Необычное началось несколько позже, когда я решил снять рыбу крупным планом. Я стал приближаться к ней. Тотчас же зубатка широко раскрыла рот и, как развернувшаяся пружина, метнулась мне навстречу. Я едва успел загородиться громоздкой аппаратурой для съемки.
Рыба вновь и вновь повторяла свои атаки, стараясь ртом захватить рефлектор лампы-вспышки. В этот момент раздался скрежет зубов по металлу. А затем зубатка ухватила мертвой хваткой выступающую деталь фотобокса и повисла на ней. Если бы у меня не было фотобокса, безусловно, мое лицо и руки она искусала бы.
Я замер неподвижно, и рыба, разомкнув челюсти, опустилась на дно и тихо скользнула к прежнему месту около камня. Несколько ошеломленный таким нападением, я в то же время представил, каким впечатляющим мог бы получиться кадр: широко раскрытый рот, выступающие клыки, излучающие ярость выпуклые, большие глаза! Опять приблизился к зубатке, и снова она бросилась мне навстречу.
Я нажал на спуск фотоаппарата, но сразу заметил, что кадр будет неудачным: рыба старалась схватить рефлектор лампы — наиболее яркую, бросающуюся в глаза деталь. Поэтому свет вспышки высвечивал только рот рыбы, а боковая часть ее головы оставалась в тени. Надо было как-то заставить рыбу изменить свое положение в момент атаки.
Я крикнул Мише, чтобы он бросил мне толстую палку, затем направил ее к голове зубатки. Тотчас же она вцепилась в нее, как злая собака.
Но снимать, держа тяжелые боксы только одной рукой, было невозможно. Как жаль — ведь снимок мог быть уникальным! Я продолжал снимать зубатку, стараясь уловить ее наиболее выразительную позу. Пленка вскоре кончилась, и я направился к берегу.
— Что ты так долго плавал на одном месте? — Глаза сына светились любопытством: ему не терпелось узнать, что еще интересного я видел под водой.
— Крупная зубатка напала там на меня! Вот посмотри-ка. — Я показал палку, на которой виднелись глубокие борозды и вмятины. — Вцепилась, как бульдог! Хорошо, что не в меня…
— А можно было ее поймать?
— Конечно! Но ты знаешь, что своих натурщиков я не трогаю. Теперь все животные в этом месте должны быть под нашим наблюдением и охраной. Все здесь надо сохранить нетронутым и постараться, чтобы зубатки привыкли к нам. Только так и можно понять жизнь животных в этом уголке моря.
Сняв гидрокостюм, я подсел к костру. Миша подбросил в него сухие сучья, и он разгорелся жарким пламенем. По телу разлилось приятное тепло.
«Почему зубатка проявила такую яростную смелость? — думал я. — Может быть, таким образом она отгоняет тюленя — главного своего врага? Вполне вероятно, что стремительный бросок и острые зубы рыбы должны отпугивать морского зверя».
Передо мной снова проходили виденные под водой картины.
— А Федя указал нам верное место! — сказал я сыну.— Здесь, у самого полярного круга, нас ждет еще много интересного…
На следующий день серая зубатка, так яростно напавшая на меня накануне, опять была на песчаной отмели. Я узнал ее по небольшому разрыву на грудном плавнике. Недалеко от нее виднелась другая зубатка — темно-серого цвета с едва заметными поперечными полосами. Еще дальше лежала рыба темно-бурой окраски. А вскоре встретилась зубатка красивого синеватого цвета.
Она находилась около большого скопления раковин мидий. Увидев меня, рыба приподняла голову и угрожающе открыла рот. Затем, расправив плавники, начала быстро-быстро ими вибрировать. Стоило мне отплыть, как рыба тотчас же успокоилась, наклонилась к мидиям, и вот раздался треск разгрызаемых раковин.