После завершения больших экспериментальных исследований в 1939—1941 годах было перевезено и выпущено в Каспийское море более 60 тысяч червей. Уже через три года в желудках осетров, выловленных в Северном Каспии, были обнаружены в большом количестве черви нереисы. В настоящее время нереисы занимают по запасам третье место в составе донных животных Северного Каспия и масса их там составляет несколько сот тысяч тонн. Для нереисов наиболее подходящим является илистый грунт, богатый растительными остатками. А это очень важно, так как такие грунты слабо заселены животными…
На свободных от водорослей каменных поверхностях мне встречались белые изогнутые трубочки, на концах которых алели венчики тонких щупалец. Стоило приблизить к ним руку, как щупальца мгновенно втягивались внутрь трубочек. Но через некоторое время из трубочек показывались тугие бутончики, которые медленно раскрывались, и вновь расцветали подводные цветы, раскинув в стороны лепестки-щупальца. Это серпулиды, которые, так же как и нереисы, относятся к многощетинковым червям.
Тело серпулид находится внутри твердых трубочек, которые служат им надежным укрытием. Трубочки крепко прирастают к твердой поверхности. Образуются они из секрета особых, так называемых прядильных желез, которые расположены на поверхности тела животного. Щупальцевидные отростки, венчающие переднюю часть тела червя, выполняют несколько функций: это органы дыхания, осязания и своеобразный ловчий аппарат. Они сплошь покрыты мелкими ресничками, при ритмичном колебании которых создается необходимый ток воды, несущий ко рту животного пищу.
Самого большого краба в заливчике у скалы Султанки я обнаружил случайно: заметив сквозь водоросли красноватую полоску, я осторожно раздвинул слоевища цистозиры, и передо мной широко раскрылись темно-фиолетовые зубья клешни.
Краб тотчас же попятился от меня, словно задвинулся в глубокую выемку на каменной поверхности, после чего выставил перед собой клешню. Из-за нее он настороженно поглядывал, вращая стебельчатыми глазами, похожими на маленькие перископы. В своем убежище краб был в полной безопасности. Судя по большой клешне и широкому панцирю, величиной с чайное блюдце, это был один из самых крупных каменных крабов, встреченных мной под водой. Известковый налет на его спине придавал ему старческий вид. Как только ему удалось здесь уберечься от подводных пловцов? Видимо, этого старика не раз спасала выемка, уходящая глубоко внутрь скалы. Я протянул к нему руку, и краб отодвинулся в темноту убежища.
В глубине его виднелась только одна правая клешня. Примерно через час я снова приплыл к убежищу краба: он по-прежнему сидел, прикрывшись клешней. Надо было применять уже испытанное средство: я разбил раковину мидии и положил недалеко от краба мясо моллюска. Тотчас же клешни вздрогнули, зашевелились. Вот снаружи показались ножки, и, словно подтягиваясь на них, он осторожно вылез из убежища. Затем боком стал продвигаться к приманке. Челюсти животного периодически раздвигались в стороны, открывая вертикальную ротовую щель.
Подобравшись к мидии, краб прихватил моллюска клешней и устремился обратно в свое убежище. Каждый раз, плавая возле убежища краба, я старался навестить Старика — так я назвал большого краба. Иногда его можно было видеть затаившимся в засаде: привстав на ножках, он воздевал кверху раскрытые клешни и замирал неподвижно, поглядывая на вьющихся невдалеке зеленушек. В такой позе он мог стоять долго. Рыбы изредка приближались к нему, и Старик, подпрыгнув, смыкал клешни, словно хлопал в ладоши. Может быть, ему когда-нибудь и удавалось таким приемом поймать добычу, но при мне все его попытки были напрасны — рыбы без особого труда увертывались от мощных клешней.
Ближе к вечеру Старик располагался на широком выступе скалы. Здесь он не спеша копался у основания водорослей, выискивая корм. Когда попадалось что-то вкусное, клешни его начинали двигаться быстрее. Старик подносил их поочередно ко рту, и тогда он напоминал мальчишку, склонившегося над банкой с вареньем.
Потом краб, припадая на одну сторону, шествовал по камню, выставив перед собой клешни. Челюсти его двигались, и казалось, что он бормотал сварливым и раздраженным голосом. Тут я и подплывал к нему. Бежать к убежищу было поздно, и Старик занимал оборонительную позу: прижимался спиной к каменной поверхности или пучку водорослей и разводил во всю ширину клешни с раскрытыми зубьями. Весь вид его словно говорил: «Попробуй только тронь меня!»
Стоило протянуть к нему руку, как он резко взмахивал клешнями. Иногда при этом краб терял равновесие и опрокидывался на спину, перебирал ножками, но тотчас же вскакивал и вновь принимал угрожающую позу. Намерения же у меня были самые мирные: я протягивал Старику мидию, и он тут же успокаивался. Резко выбросив клешни, он хватал створку раковины. А затем, держа ее одной клешней, другой начинал выщипывать мясо и торопливо запихивать его в рот. Я осторожно начинал тянуть створку к себе. Но отнять ее у краба было уже невозможно — так крепко он держался за нее клешней. Упираясь ножками, краб изо всех сил старался удержаться на месте. Стоило отпустить створку, как он тут же пятился и скрывался в укромном месте. Несмотря на то что я каждый раз подносил крабу угощение, доверия ко мне у него все-таки не возникало: при неосторожном моем движении он старался ухватить меня за пальцы.
Правда, глубоко затаиваться в своей норе перестал и обычно сидел поблизости от входа, зорко поглядывая в мою сторону. Я даже стал опасаться, как бы такая успокоенность не стоила ему жизни — ведь кроме меня в этом месте появлялись и другие пловцы. Но Старик был умудрен жизненным опытом, и его чуткая настороженность избавляла от роковых обстоятельств. Каменные крабы — самые крупные в Черном море. Туловище у них красноватого или бурого цвета. Клешни оранжево-фиолетовые. Они — грозное оружие. После поездки на Черное море у меня долго еще бывают видны на руках ссадины и порезы, полученные при неосторожном обращении с некоторыми представителями этих крабов при фотографировании.