plonger.ru

В поисках добычи рыбам часто помогают вкусовые ощущения, и надо сказать, что они у многих из них развиты достаточно хорошо. С помощью опытов определено, что рыбы различают все четыре вкусовых качества: кислое, соленое, сладкое и горькое. Пищу, пропитанную горьким составом, они выплюнут, а с сахарным сиропом — съедят с большой охотой. Так как рыбы обитают в водной среде, то расположение органов вкуса у них не ограничивается одной полостью рта.

Вкусовые точки у них могут находиться на усах около рта, как, например, у барабульки, на удлиненных лучах плавников, как у морского налима.

Пальцевидные лучи грудных плавников морского петуха, с помощью которых он передвигается по дну, тоже обладают вкусовой чувствительностью. У некоторых рыб вкусовая чувствительность отмечается по всему телу, и они могут находить и определять вкус пищи, касаясь ее участком поверхности своего тела. Такое качество особенно развито у ночных хищников, и в частности у морского налима.

Самые распространенные рыбы вблизи берега — это губаны. Их несколько видов. Повадки и образ жизни у них одинаковы, и отличаются они друг от друга в основном окраской.

Очень красивы зеленушки: туловище у них зеленоватого цвета, вдоль него полосы из чередующихся алых и синих пятен, на голове красные крапинки и разводы, розовые толстые губы, оранжевые грудные плавники, хвостовой и брюшные — синие с красными пятнышками. Красочной окраской они напоминают своих многочисленных сородичей из семейства губановых, населяющих коралловые рифы.

Губаны рябчики и перепелки имеют коричневые и зеленоватые узоры на теле. Плавники у них бордового и красного цвета. Иногда цвет туловища бывает желтоватый с коричневыми узорами. А изредка встречаются золотистого и темно-оранжевого цвета, сияющие под водой словно сказочные золотые рыбки. Этот яркий цвет — для меня загадка. Казалось бы, окраска рыб должна быть всегда покровительственной и скрывать их среди бурых и коричневых водорослей. Здесь же наоборот. Может быть, это связано с особенностями цветового зрения рыб? Ведь свет рыбы воспринимают иначе, чем человек: глаза большинства из них не чувствительны к красному участку спектра, а некоторые из них вообще лишены цветового зрения.

Возможно также, что губаны в основном живут на большой глубине, куда почти не доходят красные и оранжевые цвета солнечного спектра, и поэтому такая окраска на глубине воспринимается как серо-зеленая. А здесь, у берега, эти рыбки — временные пришельцы. Губаны очень спокойны, и к ним можно подплыть на близкое расстояние. Исключение составляют только крупные зеленушки рулены.

Вот при моем приближении они метнулись в стороны, стремясь спрятаться в расщелинах скал и под крупными камнями. Одна из них скользнула под большую глыбу. Тщетно ее здесь искать: зеленушка уплыла дальше по лабиринту между камнями. И действительно, метрах в двух от этого места я заметил в просветах между водорослями мелькающие синие плавники. Рыба поудобнее устраивалась под камнем, стремясь надежно спрятаться. Наконец замерла, почти слилась с поверхностью камня. Только светлела передняя часть головы да поблескивал глаз. Другая зеленушка бросилась к узкой горизонтальной щели в скале. Вход в нее был узкий, но рыба легла на бок и буквально вползла в щель.

Зеленушки подолгу живут на одних местах и прекрасно ориентируются в окружающей местности. В момент тревоги они прячутся в укрытия, которые обычно имеют несколько выходов…

Под вечер многочисленные стаи губанов появлялись по краям каменных гряд. Рыбы словно выходили на вечернюю прогулку. Было интересно наблюдать, как не спеша они кружились среди камней. Некоторые собирались в группы и неподвижно зависали в воде. Время от времени рыбы вытягивали трубочкой губы, как бы переговаривались. В укромных уголках, под скалами или у камней, можно было видеть губанов, лежащих на боку. Иногда они укладывались рядком, друг подле друга. Рыбы лежали неподвижно — отдыхали после хлопотливого дня…

Исследователи подводного мира не раз отмечали интересный пример взаимоотношения рыб. В тропических морях обитают своеобразные санитары — небольшие рыбки, которые очищают туловище и плавники других рыб от паразитов и омертвевших тканей. Причем, подманивая санитаров, рыба принимает определенную позу. Рифовый окунь, например, застывает неподвижно, открывает рот и растопыривает жабры. Это сигнал для санитаров. Они тотчас же приплывают и принимаются за работу: очищают туловище, заплывают в ротовую полость и удаляют оттуда все лишнее, тщательно осматривают жаберные дуги. И никогда рыбы, даже хищные, не трогают своих санитаров.

Подобную картину я наблюдал и в Черном море. Стайка зеленушек распушив веером плавники и направив туловища вниз головой, замерла возле большого камня. Из зарослей водорослей выплыли морские карасики, быстро приблизились к зеленушкам и начали их чистить. Так продолжалось долго, и все это время зеленушки висели вниз головой. Карасиков было гораздо меньше, чем зеленушек, но они спокойно дожидались своей очереди. Под камнями живут морские уточки присоски, маленькие, сплюснутые сверху рыбы. Я долго даже не подозревал о их существовании. Но однажды из глубокой выемки в скале появилась странная рыба.

Она прилипла рядом со мной к каменному выступу и приподнялась на широкой присоске, которая вытянулась ярко-розовым высоким колпачком. На вершине этого колпачка рыба поворачивалась во все стороны. В солнечном свете ее тело отливало синевато-зеленым цветом. На голове рыбы светились тонкие лазоревые узоры. У нее был широкий и вытянутый носик — точь-в-точь как у утки. Этот носик непрерывно открывался, словно рыба крякала. Но скорее всего рыба открывала рот, чтобы схватить небольших рачков, выплывавших из водорослей.

Когда наблюдаешь за движением кефали среди неровностей морского дна, то отмечаешь ее удивительную маневренность. Огибая камни и кусты водорослей, рыбы словно бегут по следу впереди плывущей рыбы, мгновенно повторяя все ее повороты.

Проплывая вблизи дна, кефаль периодически наклоняется головой вниз, рот ее скользит по поверхности камней и водорослям. Рыба кормится, счищая нижней челюстью, напоминающей скребок, налет растительных остатков, диатомовые водоросли и мелких животных.

Питаются кефали мельчайшими организмами, содержащимися в песке и иле, отфильтровывая их через жабры, строение которых хорошо к этому приспособлено. Съедобные частицы и мелкие животные задерживаются на жаберных тычинках. Накопившаяся пища уплотняется и затем направляется в глотку.

С помощью жаберного аппарата питается и родственная кефали атерина. У этих рыбок большой рот. Множество тонких жаберных тычинок образуют своеобразный цедильный аппарат. Прогоняя через него воду, атерины отфильтровывают мелкие планктонные организмы.

К таким планктоноядным рыбам относится и хамса — важнейшая промысловая рыба Черного моря. Эта стайная рыба образует в открытом море большие скопления. К осени стаи хамсы можно видеть у берега. Такая стая похожа на синевато-серебристый поток, идущий вблизи поверхности моря.

У зеленушек рулен способ питания совершенно иной. Они не спеша плавают около скал и камней, выплевывая осколки раковин, которые они срывают с каменной поверхности большими и плотными губами. Твердую раковину моллюска зеленушка раздавливает мощными зубами, которые имеются у нее на верхней и нижней глоточных костях за жаберными дугами. Выплюнув раздавленную раковину, рыба подхватывает затем мясо моллюска, иногда вместе с мелкими осколками раковины.

Зеленушек можно назвать моллюскоедами. У них нет на жаберных дугах густой сети высоких тычинок. Многие хищные рыбы вместо тычинок имеют на жаберных дугах загнутые назад мелкие острые зубы, помогающие удерживать им крупную добычу. Рот морской иглы вытянут в трубкообразный хоботок. И такое строение рта как нельзя лучше подходит для ловли небольших рачков и червей среди водорослей.

У хищников, подстерегающих добычу, очень широкий рот и объемистая ротовая полость. Мгновенно бросаясь из засады на приблизившееся животное, они широко открывают рот, что приводит к сильному засосу туда воды. Вместе с водой в рот затягивается добыча.

Таким же хищником является морской ерш, или скорпена. Я как-то заметил на скале каменного краба красивой светлой окраски. Поймав его и убедившись, что краб недавно линял и панцирь его еще не отвердел и не принял обычной окраски, выпустил его из рук. Медленно вращаясь, краб опускался к подножию камня. Внезапно из куста водорослей вырвался вихрь взметнувшейся мути.

Когда он рассеялся, краба уже не было, а на дне лежала скорпена. Голова ее была ненамного больше схваченного краба. Затаиваясь по краям подводных полянок, скорпены поджидают крабов и рыб. Их трудно заметить, часто видишь только отсвечивающие красным цветом глаза.

Пестрая, с неопределенными узорами окраска тела скорпены хорошо скрывает ее среди камней и водорослей. Причем рыбы встречаются с различными оттенками окраски: живущие около песчаных отмелей — серые, в зарослях цистозиры — коричневые, а в расщелинах и гротах — темно-коричневые, почти черные. Как мы видели, так бывает у многих донных рыб.

Рассматривая скорпену близко, невольно удивляешься ее странному виду: бесформенная голова, во всю ее ширину большой рот, выпуклые глаза с кожистыми выростами над ними, топорщатся иглами широкие плавники. К скорпене можно подплыть почти вплотную, и только в тот момент, когда появляется желание схватить рыбу за хвост, она стремглав бросается под ближайший камень, проявив неожиданную ловкость.

Изредка можно встретить и плывущую скорпену.

В этот момент она похожа на большого головастика, с трудом передвигающегося в воде. Но вот, присмотрев подходящее место, рыба останавливается и, расправив широкие плавники, словно на парашюте, опускается на дно. И как бы исчезает среди бурой окраски камней и водорослей.

Морской налим, или галея, тоже активный хищник. Но в отличие от многих хищных рыб зрение у него совсем плохое и не играет никакой роли при поиске добычи. Зато рыба отлично воспринимает водные колебания. Это и позволяет ей обнаруживать добычу на расстоянии.

Кроме того, у нее хорошее обоняние. На голове у морского налима имеются три усика: один на «подбородке», два у ноздрей. Это органы осязания. Змееподобное тело помогает ему скрываться под камнями и в расщелинах. Однажды я решил выманить морского налима из глубокой расщелины в каменной стене.

Для этого я покапал в воду «сок» раздавленной мидии. Тотчас же из туннеля под камнями появилась шоколадная, с красноватым отливом рогатая голова. В возбуждении плавал налим около камня, извиваясь словно змея. Непрерывно он ощупывал усиками дно. Стоило поболтать в воде небольшой палочкой, как он тут же бросался к ней. Но, коснувшись усиками, отплывал в сторону.

Морские налимы живут поодиночке, но в период нереста они собираются вместе. И в этом им так же помогают остро развитые обоняние и осязание. Барабулька тоже отыскивает пищу с помощью органов осязания и вкуса, размещающихся на длинных усиках, свисающих у рыбы по краям рта. Передвигаясь по дну, барабулька ощупывает усиками песок.

Почуяв добычу, рыба быстро разрывает песок и погружает в него голову, доставая моллюска или червя.

Очень своеобразна забота о потомстве у морской иглы. Эту необычную рыбу можно часто видеть среди водорослей. Ее тонкое, граненое тело покрыто костными поясками. Голова оканчивается длинным трубкообразным хоботком. Некоторые виды морских игл достигают длины 30—40 сантиметров. Рыбы эти очень спокойные, их можно свободно взять в руки. Только тогда они начинают слабо извиваться, стараясь выскользнуть из пальцев. Большинство людей, поймав рыбу-иглу с икринками или даже с мальками, уверены, что это самка. Но, как это ни покажется на первый взгляд странным, перед ними самец, выполняющий родительские обязанности.

У самцов иглы-рыбы к моменту нереста на брюхе возникают две продольные складки, образующие как бы желобок. Сюда и откладывают самки несколько десятков икринок. После этого складки разрастаются, края их сходятся и закрывают отложенную икру. Образуется длинная замкнутая камера, в которой и вынашиваются икринки. Выйдя из икринок, молодь остается в камере до тех пор, пока у них не рассосется желточный мешочек. Затем стенки камеры в задней части расходятся, и мальки выходят наружу.

Точно так же вынашивают свое потомство и близкие иглам морские коньки. Этих рыб с некоторым основанием можно назвать живородящими. К настоящим живородящим относятся скаты морские коты. В летнее время эти плоские и круглые как блин рыбы встречаются на песчаных отмелях. Часто, зарываясь в песок или мелкую гальку, они становятся малозаметными на дне. Морской кот имеет длинный хвост, вооруженный острым зазубренным шипом. Этим шипом рыба может нанести крайне болезненные раны. Спаривание рыб происходит в июле. Оплодотворение икры внутреннее. Развитие мальков у самки проходит в своеобразной матке, которая образовалась из расширения яйцевода. На стенках матки имеются специальные выросты — соски. Через них в ротовую полость зародышей поступает питательная жидкость. Спустя определенное время самки рожают от четырех до двенадцати мальков длиной около 3 сантиметров.

Небольшие прибрежные рыбы атерины держатся у самой поверхности воды над камнями и подводными скалами. Здесь же, вблизи берега, проходит их нерест.

Икра у атерин липкая, икринки трудно отделимы друг от друга. Выпускают их рыбы над зарослями цистозиры. Икринки имеют длинные нитевидные отростки, с помощью которых они прикрепляются к водорослям. После того как икра отложена, рыбы покидают место нереста, оставляя свое будущее потомство без всякого надзора. Но среди густых зарослей цистозиры сохраняется достаточное количество икринок для поддержания рода этих рыб. А маленькие песчанки нерестятся закапываясь в песок. Под его слоем икра хорошо защищена от опасностей. Многие виды рыб, живущих вблизи берега, в момент нереста выпускают икринки прямо в толщу воды, где и происходит их развитие. Вполне естественно, что в этих случаях множество икринок уничтожается различными животными. У таких рыб количество выпускаемой икры очень большое. Так, если бычок-кругляк откладывает до четырех тысяч икринок, то ерш скорпена, имеющий плавающую икру, почти 200 тысяч, хотя образ жизни этих взрослых рыб весьма схож и размеры их тел примерно одинаковы.

Скорпены откладывают икру в прозрачную слизь, которая образует как бы небольшие мешочки. Эти мешочки всплывают к поверхности моря, где и происходит выход личинок. Первое время мальки скорпены живут в поверхностных слоях и, только достигнув длины 12—15 миллиметров, опускаются на дно моря.

Период нереста у барабульки, или султанки, длительный, до 3 месяцев. Икру рыбы выметывают небольшими порциями. Созревание ее идет очень быстро, около 50 часов. Такое порционное икрометание характерно для рыб теплых морей, где нет резкой сезонности в развитии планктона, которым питаются мальки, и поэтому они могут быть обеспечены кормом в течение длительного времени.

Как только мальки, вышедшие из первой порции икры, подрастут и перейдут на другой вид корма, рыбы выметывают вторую порцию, и следующие мальки уже не конкурируют в питании с мальками первой порции, затем идет третья порция и так далее.

После выхода из икринок мальки барабульки удаляются от берега на довольно большое расстояние. Только подойдя через какое-то время к берегу и опустившись на дно, они приобретают окраску и форму тела взрослых рыб. Точно так же живут в толще воды серебристые мальки морского налима. После опускания на дно окраска их становится красновато-бурой.

Плавающую икру имеет большинство пелагических (обитающих в толще воды) рыб: хамса, ставрида, луфарь, пеламида.

Очень интересно проходит нерест у хамсы. Во время нереста она поднимается к самой поверхности. Рыбки приходят в большое возбуждение: снуют и плавают друг за другом, время от времени выпрыгивая из воды. Постепенно рыбы смыкаются все теснее. Прыжки их становятся все чаще и выше. Затем они все вместе погружаются в глубь моря, а около поверхности остается облако оплодотворенных икринок…

У жителя расщелин и гротов — каменного окуня тоже плавающая икра. Однажды в августе я заметил двух окуней, кружившихся около оконечности подводной скалы.

Внезапно они бросились друг к другу, тесно прижались боками и устремились к поверхности воды. Здесь они переплелись телами и, кувыркаясь, начали опускаться вниз. И так повторялось несколько раз. Передо мной, без сомнения, был нерест этих рыб. Интересно отметить, что каменный окунь — рыба обоеполая, в организме каждой из них имеются мужские и женские половые железы.

Оплодотворение у них перекрестное. Но каменные окуни не исключение — обоеполыми являются и другие рыбы. Среди них, например, морские карасики, которые так обычны среди подводных скал и зарослей водорослей…

Почти каждый день я навещал собачку и кормил ее из рук. Со временем мне не надо было больше выманивать собачку из ее норки: как только моя маска появлялась около камня, она тотчас же плыла мне навстречу в ожидании лакомства.

У нее выработался условный рефлекс. Возможно, что условным сигналом стала моя маска. Интересно в этом плане поведение рыб при появлении под водой охотников с ружьями. Пробитая гарпуном рыба испускает особые сигналы.

У рыб, воспринявших несколько раз подобные сигналы, вырабатывается условный рефлекс на человека с длинным предметом в руках. Такие рыбы начинают держаться от подводного охотника на определенном расстоянии или стремглав уносятся прочь. Подобное поведение воспринимают и другие рыбы в стае. Это объясняется подражательным рефлексом.

Его можно проиллюстрировать на простом опыте. В аквариуме надо разделить стеклянной перегородкой стайку рыб на две группы. Если одну из них приучить по определенному сигналу выполнять какой-нибудь маневр и при этом давать им корм, то этот же маневр выполнит и другая группа, хотя рыбы этой группы корм не получали, а только наблюдали за первой группой.

Особенно быстро отреагировали на подводную охоту кефали. Идиллия, когда эти рыбы кружились вокруг человека, давно кончилась. Сначала рыбы держались от охотника на расстоянии 3—4 метров. Эта дистанция безопасности определялась дальностью стрельбы первых ружей.

По мере того как они совершенствовались, дистанция увеличивалась, и затем она достигла около 10 метров. Свыше этого расстояния подводные ружья не стреляют… Морские собачки-сфинксы проявляют большую заботу о своем потомстве. Нерест у них начинается в апреле и может продолжаться все лето. Икринки самки откладывают в трещины и небольшие выемки в камнях, иногда в пустые створки мидий.

Самец неотступно охраняет кладку. Кладку икры охраняют также и многие виды бычков, обитающие у берега.

Некоторые из них для нереста устраивают подобие гнезда. Самец движениями тела и хвоста вырывает под камнем лунку. Тщательно ее очищает и затем укрепляет стенки лунки, склеивая поверхностный слой ила особой слизью. Закончив устройство гнезда, самец стремится увлечь туда самку.

Бычки имеют на брюхе присоску, которая образована видоизмененными брюшными плавниками. С помощью присоски бычки прикрепляются к твердой поверхности. Это помогает им удерживаться на дне при сильном волнении. В момент нереста, используя присоску, самка выметывает икринки на каменном потолке гнезда.

Плотными рядами, одна к одной, приклеиваются икринки к поверхности гнезда. После того как выметано некоторое количество икринок, самец оплодотворяет их. Затем самка снова выпускает икринки.

И так повторяется несколько раз. Самец иногда завлекает несколько самок через разные промежутки времени, и тогда в гнезде может находиться два или даже три слоя икринок на разной стадии развития. После конца нереста самцы остаются в гнезде и охраняют отложенную икру.

В этот момент их можно узнать по измененной окраске тела и увеличенной поверхности плавников. Так, самцы бычка-кругляка и песочника перед нерестом чернеют, по краям непарных плавников появляется светлая каемка.

Увеличение поверхности плавников связано с необходимостью аэрации гнезда. Кроме того, большие плавники помогают бычку отпугивать других рыб, на которых он с яростью набрасывается, как только они появляются вблизи гнезда.

Некоторые бычки охраняют не только икру, но первое время и вышедших из икры личинок. Охраняя гнездо, бычки не питаются и за это время сильно худеют.

Устраивают гнезда и бычки-губаны. Эта забота так же лежит на самцах. Но в отличие от кругляка и песочника гнездо они строят из обрывков водорослей.

Сначала расчищают участок дна, затем во рту приносят частицы водорослей и, втыкая их в дно и переплетая, устраивают гнездо полукруглой или круглой формы.

В такое гнездо откладывают икру несколько самок, после чего они удаляются, оставив самца охранять икринки. В прибрежной зоне прибой все время перемешивает воду, и она хорошо насыщается кислородом. Кроме того, вода прогревается солнцем. Заросли водорослей и чистые от ила поверхности камней и скал создают благоприятные условия для развития икры и роста вышедших из нее личинок.

Поэтому в этой зоне происходит нерест многих видов рыб.

Различные виды рыб нерестятся в разное время, как бы сменяя друг друга. Сначала нерестится бычок-мартовик, потом бычок-кругляк, затем морские собачки, за ними зеленушки. При таком различии в сроках нереста лучше используются нерестовые площади и пищевые ресурсы для развития молоди.

По сигналам, поступающим через нервные окончания, хроматофоры могут сокращаться до небольшой точки или расширяться. Под слоем хроматофоров расположены пучки кристаллических игл, преломляющих свет. Они создают дополнительные оттенки цвета и усиливают общую окраску. За большим камнем открылась забавная сценка: несколько морских собачек, словно мяч, катили конусовидную раковину пателлы. Отталкивая друг друга, они стремились дотянуться до тела моллюска — это для них редкая добыча. Мелкие зубы собачек не могут осилить крепкие раковины моллюсков, только сорванные с камней и разбитые, они становятся их добычей. Чаще всего встречаются собачки обыкновенные.

Длина их тела достигает 20—23 сантиметров. На воздухе собачки производят неприятное впечатление: покрываются густой слизью, плавники у них слипаются, рот оскаливается острыми зубками. Но под водой они выглядят иначе. Стоит внимательнее к ним присмотреться, как замечаешь их своеобразную привлекательность. Окраска тела собачек очень разнообразна — от светло-желтой до почти черной с синеватым отливом. По этому фону идут затейливые узоры из темных и светлых пятен. Вдоль всего тела тянется гребенчатый плавник. У них забавное пучеглазие, а над глазами — щеточки тонких отростков, похожих на ресницы.

Морских собачек я скорее бы назвал морскими овечками: не спеша передвигаются они по каменным поверхностям, пощипывая нежные побеги водорослей, словно стада маленьких травоядных. Время от времени они привстают, как на ножках, на брюшных плавниках, которые расположены у них сразу под головой, на горле, и настороженно оглядываются. Потом снова припадают к камню и ползут, извиваясь вытянутым телом, или подолгу лежат на одном месте, цепко держась плавниками за водоросли.

Хотя собачки и подпускали меня близко, но все-таки не настолько, чтобы можно было их фотографировать. С ними первыми я и стал устанавливать «дружеские отношения». Выбрав плоский камень у самого берега около обломка скалы, я высыпал на него кусочки мяса моллюсков. Тотчас же из-под скалы показывались собачки. Они появлялись на камне так быстро, как воробьи слетаются на крошки хлеба. Суетясь и толкаясь, рыбы быстро съедали корм. А потом застывали на камне, словно ожидая, что я предложу им угощение еще раз. И я снова высыпал на камень корм. Но стоило мне приблизиться к ним, как собачки бросались под обломок скалы. Через некоторое время они выплывали снова. Было заметно, что каждая собачка занимала свое место под скалой.

На следующий день я опять был на этом месте. Все повторилось сначала, но я заметил, что рыбы вели себя по-разному. Как правило, первой выплывала небольшая коричневая собачка. Приблизившись к корму, она становилась золотистого цвета. За ней устремлялась рыба такого же размера, но темно-оливкового цвета. Последними появлялись самые крупные собачки темно-серого цвета. Они были очень осторожны.

Стоило мне сделать резкое движение, как они первыми удирали. Так продолжалось несколько дней. Постепенно собачки стали относиться ко мне гораздо спокойнее. Они уже не удирали в спешке от меня, а плавали взад и вперед около скалы и поглядывали на мои руки, время от времени застывая на месте. Наконец настал момент, когда я смог приблизить к ним фотоаппарат на необходимое расстояние. Собачки-сфинксы совсем небольшие — размер их не превышает 7—8 сантиметров.

Иногда их еще называют ушастыми собачками за длинные, в виде рожек, выросты кожи над глазами. Заметить этих рыбок на дне непросто: они имеют постоянные убежища в виде глубоких норок и трещин на поверхности камней, где проводят значительную часть времени. Когда собачки-сфинксы выплывают из своих убежищ, невольно любуешься окраской их тела. Она может быть различной: оливково-зеленой, золотистой или красноватой с поперечными темными полосами.

Спинной плавник у них в розовых или голубых узорах, грудные плавники — лимонного цвета. На голове часто красные или голубые полоски. За одной такой собачкой я наблюдал как-то длительное время. Подплывая к камню, где она жила, я каждый раз видел ее рогатую головку в темном отверстии норки. Собачка в возбуждении крутилась, поглядывая на меня то одним, то другим глазом. Стоило мне сделать резкое движение, как она тотчас же скрывалась, юркнув в глубину норки. Но вскоре голова ее появлялась вновь. Я разбивал раковину мидии и предлагал ей мясо моллюска. Настороженно поглядывая золотистым глазом, высовывалась она из норки и подплывала к руке. Отщипнув кусочек, стремглав возвращалась к своему убежищу. А потом снова приближалась к руке. Постепенно животик у собачки округлялся. Насытившись, хвостом вперед она заползала в свою норку, а там, покрутившись, устраивалась поудобнее.

Вот она встрепенулась и наполовину высунулась из норки. Рот ее открылся во всю ширину, перышки плавников встали дыбом — это поблизости показалась привлекаемая запахом мидий другая такая же собачка. Защищая свою территорию, «моя» собачка бросилась навстречу. Угрожающе затрясла головой и плавниками и поплыла за убегающей нарушительницей, стараясь укусить ее за хвост.

Однажды собачка меня удивила. Протягивая ей мясо мидии, я нечаянно выпустил его из руки, вода подхватила и понесла его прочь от камня. Собачка бросилась за ним вдогонку. Схватив его ртом, она повернула обратно. Довольно большой для собачки кусочек мяса мотался перед ней и сильно затруднял движение. Тогда рыбка прижала его передними плавничками, словно ручками, к телу и со своей добычей юркнула в норку.

Как-то я взял с собой маленькое зеркальце и поставил его напротив норки. Тотчас же показалась разъяренная собачка. Раз за разом нападала она на свое отражение. Она периодически скрывалась в норке, но через несколько секунд снова бросалась в атаку на зеркальце. После того как я его убрал, собачка долго еще беспокойно крутилась около входа в свою норку.

Такое поведение маленькой собачки не исключение: многие рыбы, живущие оседло на дне моря, имеют вполне определенную площадь, на которой они кормятся и которую защищают от посягательств других рыб. Собачки-сфинксы — одни из самых маленьких рыб, ведущих себя подобным образом.

И вот мы в море. Дно быстро понижалось. Подводные скалы темнели и словно растворялись в глубине. Солнце пронизывало толщу воды, и она загоралась яркой синевой. В этой синеве вспыхивали крохотными зайчиками мириады небольших рыбок: под нами клубилась громадная стая песчанок. Мы нырнули и поплыли сквозь это живое облако. Перед нами образовался узкий туннель, стены которого медленно колыхались в такт нашему движению. Проплыв сквозь всю стаю, мы повернули к поверхности. Как правило, песчанки держатся у дна, где часто зарываются в песок. Видимо, эти рыбы стали собираться в косяки для нереста.

И снова мы ныряли. На нас надвигался зеленый сумрак. Сквозь него проступала гряда камней. Дальше светлела полоса песка. Глубина была уже большой. Я завис неподвижно в толще воды, а Олег направился к песчаной отмели. Проплыв над ее поверхностью, он резко повернул и, часто работая ластами, взмыл вверх. Потом, лежа на поверхности моря, мы часто и глубоко дышали, словно пили живительную влагу. И снова ныряли на дно. Так раз за разом. Но петуха не было видно. Зато над глыбами камней и среди расщелин я замечал много других рыб.

Казалось, они скопились здесь, сбежав подальше от шумного берега вблизи поселка. Вокруг кружились стаи большущих зубарей, рулены спокойно кормились среди водорослей, у камней лежало множество скорпен. Стоило заглянуть в провалы между камнями, как можно было заметить темных горбылей, которых выдавали светлые полукружия губ и белесые лучи в широких плавниках. Из расщелин навстречу нам бесстрашно выплывали окуни. Это было не удивительно: здесь рыб почти никто не беспокоил. Мало найдется подводных пловцов, способных охотиться на такой глубине.

Откуда появились пеламиды, мы не заметили. У них не было видно колебаний хвоста, движений плавников. Это были синеватые, с косыми темными полосами вдоль туловища и тонко вырезанным хвостовым плавником большие рыбы. Пока мы поднимались к поверхности моря, они обходили нас, заглядывая нам прямо в маски. Потом, словно по команде, рыбы сомкнулись, резко увеличили скорость и исчезли в глубине.

После отдыха на берегу мы решили доплыть до Белого Камня — округлой скалы, расположенной ближе к оконечности Аюдага. Против Белого камня, как оказалось, дно покрыто большими валунами. Эта гряда камней уступом обрывается почти на 20 метров, а дальше со слабым уклоном идет песчаное дно. И здесь мы не обнаружили петуха! Но сфотографировать его на такой глубине все равно не удалось бы. Я уже собрался плыть к берегу, как вдруг вынырнувший из-под воды Олег закричал и замахал мне рукой. Когда я подплыл к нему, он взволнованно сказал:

— Под нами горбыли!

— Подумаешь, невидаль!

— Но их же там туча! Ныряем скорее! Олег сказал точно: это была именно туча — черная масса крупных рыб, которая еле-еле двигалась над песчаной равниной.

Широкие, полуметровые рыбы темно-фиолетовой окраски плыли одна к одной, сбившись в плотный косяк. На нас они не обращали никакого внимания. Что заставило покинуть свои убежища этих рыб, живущих небольшими группами в гротах и расщелинах? Скорее всего инстинкт размножения: наступило время нереста и этих рыб. Пока хватило воздуха, мы зачарованно смотрели на эту стаю, медленно проплывавшую под нами… Со временем меня все больше стал привлекать маленький заливчик у скалы Султанки. Отвесные стены ее с глубокими расщелинами обрываются на глубину около 10 метров. Крупные рыбы здесь почти не встречались, но небольших было изобилие. Я давно заметил, что наблюдать за небольшими рыбами так же интересно, как и за крупными, а фотографировать несравненно легче. К тому же, когда плаваешь в одном месте, рыбы постепенно привыкают к тебе, особенно если их прикармливаешь. И я все чаще стал ходить к Султанке, тем более что находится она рядом с поселком.

Встреча с рыбами здесь начиналась рядом с кромкой берега. Я входил по колено в воду и осторожно ложился на ее поверхность. Среди береговых камней появлялись первые рыбы. Они были в каждой расщелине, в глубоких промоинах под обломками скал. Раньше я не подозревал, что их может быть так много в подобных местах. Вот из зарослей водорослей, приподнявшись на плавничках, показалась морская собачка. Ее влекло любопытство, и, покинув свое место на камне, она плыла навстречу мне, неуклюже вихляя туловищем. Собачка старалась удержаться в толще воды, но это удавалось ей с трудом — уж очень она плохой пловец. Собачки — типичные донные рыбы, живущие среди камней и водорослей недалеко от берега.

При моем приближении собачка опустилась на дно и стремглав бросилась под камень. А потом выглядывала из-под него, вращая глазами и, словно от удивления, открыв рот.

Горбылики не обращали на нас внимания.

Из темноты подводной ниши выплыла другая собачка. Она была очень красивой: шоколадного цвета, с яркими желтыми узорами на теле, плавники в красных крапинках. Увидев меня, собачка прижалась к каменной поверхности и стала серо-зеленого цвета, словно сбросила свои красивые наряды. Я уже заметил, что большинство рыб, живущих на дне, в той или иной степени способны менять окраску тела, приспосабливаясь к окружающему фону. В коже у них имеются особые клетки, содержащие пигмент черного, оранжевого и желтого цвета. Эти пигментные клетки — хроматофоры — очень подвижны и имеют многочисленные отростки.

В зимнее время кефаль держится в более теплых южных частях моря: у турецкого и кавказского побережий и у южной оконечности Крыма. Будучи теплолюбивыми рыбами, кефали, особенно сингиль, плохо переносят значительные понижения температуры воды.

Так, при температуре 8—10 градусов они прекращают питание и становятся очень вялыми, а при 2—3 градусах переворачиваются брюшком вверх и всплывают на поверхность моря.

Весной с середины марта кефаль начинает продвигаться на север, в мелководные зоны моря, в которых быстро повышается температура воды. Благодаря этому, а также вследствие выноса реками большой массы питательных веществ здесь бурно развивается жизнь. Вот сюда-то на  откорм и устремляются косяки кефали.

Вдоль Крымского побережья эти передвижения хорошо известны. Зимующая у Южного берега кефаль идет в двух направлениях: к северо-западу и северо-востоку. На западе кефаль заходит в Каркинитский залив и обширные лиманы вдоль побережья, на востоке — в Сиваш и через Керченский пролив — в Азовское море.

К Южному берегу Крыма кефаль возвращается жирной, упитанной. Первым, в мае, появляется лобан, затем подходят остронос и сингиль. Рыбы нерестятся у побережья. Икринки кефалей мелкие, едва различимые глазом. Самки выпускают их десятки и сотни тысяч. Легкая икра кефали всплывает к самой поверхности. Здесь, в поверхностной пленке, происходят ее развитие и выход личинок. В августе — сентябре недалеко от берега можно видеть стайки подросших мальков кефали.

Их легко отличить от мальков других рыб: у них середина спинки не смачивается водой и над этим участком образуется пузырек воздуха. Сверху такая стайка кажется россыпью серебристых шариков. С похолоданием воды мальки отходят от берега и держатся зимой на глубинах более 30 метров.

Весной, когда вода достаточно прогреется, стаи мальков поднимаются из глубин к поверхности. В этот период они имеют длину всего 2—2,5 сантиметра. В течение первого года жизни они вырастают до 10 сантиметров. В 1930 г. кефаль сингиль была перевезена в Каспийское море, где она прекрасно прижилась, и сейчас там существует ее регулярный промысел.

К сожалению, в Черном море количество кефали уменьшается. Главная причина этого — влияние деятельности человека на состояние поверхностной пленки моря, где развивается икра кефали. Здесь накапливаются ядохимикаты, приносимые реками, нефтепродукты и другие токсичные вещества. Большое количество икринок повреждается проходящими судами, особенно на подводных крыльях.

Для сохранения и увеличения запасов кефали принимаются определенные меры, ведется дальнейшая борьба за чистоту рек и моря…

Вернувшись как-то из похода к Акташу (так называют место недалеко от Аюдага), Олег рассказал о встрече с морским петухом. Мне еще не приходилось видеть эту рыбу. И мы решили отправиться вместе на ее поиски.

Олег встретил петуха на глубине около 20 метров. Я знал, что на такой глубине снимать будет трудно. Морского петуха он видел довольно крупного — более полуметра. Рыба подпустила Олега очень близко, только слегка приподнялась на плавниках, похожих на длинные пальцы. Вид петуха был так необычен, что Олег не решился выстрелить.

— Рука у меня не поднялась на это морское чудо! — сказал он с таким выражением, что я частично простил ему убитых рыб.

Олег не одинок в своих чувствах: многие подводные охотники не стреляют морских петухов, а старые черноморские рыбаки выпускали их в море — настолько красива эта редкая в здешних водах рыба.

Действительно, вид его необычен. Первое, что бросается в глаза, — это подобие ног. Их по три с каждой стороны. На этих «ногах», являющихся обособленными лучами грудных плавников, петух медленно передвигается по дну. Окраска его тела красно-бурая, нижняя часть светло-розовая. Грудные плавники очень большие, в сложенном виде они доходят почти до хвоста.

Если их развернуть, то поражаешься их великолепной окраске: снаружи они фиолетовые с красноватыми пятнами, с внутренней стороны — сине-зеленые.

Плавники окаймлены ярко-голубой полоской. Морской петух ведет придонный образ жизни. Питается он малоподвижными животными, которых нащупывает пальцевидными придатками плавников, на мелкую рыбу нападает, выпрыгивая из засады. Были сообщения, что иногда в хорошую погоду, особенно после шторма, петухи всплывают в верхние слои.

Тогда можно наблюдать редкое зрелище: петухи выпрыгивают из воды и, расправив грудные плавники, похожие на крылья, планируют над поверхностью моря. Пролетев около 20 метров, они складывают плавники и с шумом падают в воду. Непонятно, правда, для чего летать этой донной рыбе.

Тропинка к Акташу тянулась вдоль обрывов и каменных осыпей. Чем ближе к нему, тем круче уходили вверх склоны Аюдага. Вскоре мы уже двигались, держась за острые камни на вертикальной стене и высматривая выступы, куда можно было бы поставить ногу.

Наконец склон горы несколько отступил, и у подножия скал мы увидели небольшую площадку, покрытую округлыми камнями, а в море, у берега,— несколько каменных массивов. Это и был Акташ. Дальше шла отвесная стена.

Поднялась небольшая волна, заклубилась муть на дне, расстилаясь вдали туманной дымкой, которая скрывала очертания отдаленных подводных скал. Лучи заходящего солнца проникали под воду призрачным светом. Пора было выходить из воды и собираться домой. И вдруг впереди замелькали какие-то тени.

Продвинувшись еще немного, мы замерли от неожиданности: у самой поверхности воды кружились четыре больших лобана. Рыбы двигались друг за другом, сохраняя правильные интервалы. С удивлением мы наблюдали за этим хороводом. Минута за минутой лобаны выписывали точные круги. Что заставляло их выполнять этот странный танец? Какие инстинкты двигали ими в это время? Может быть, это была своеобразная игра, предшествующая нересту? Сценка была необычайно интересной, но, к сожалению, сфотографировать я ее не мог: уже наступили сумерки. Мы смотрели игру рыб до тех пор, пока они внезапно не разомкнули круг и, вытянувшись цепочкой, быстро не уплыли в глубину…

Местные подводные охотники рассказали нам, что видели большие стаи кефали у Верблюдов — так называют две небольшие скалы у мыса Мартьян, недалеко от Никитского ботанического сада. И мы решили отправиться туда. Если смотреть с берега, то ближайшая скала действительно несколько напоминает двугорбого верблюда, который пьет, припав грудью к воде. Но стоит взглянут! на нее под водой, как оказываешься перед темной громадой, похожей на мамонта, покрытого длинной коричневой шерстью и опустившего вниз большую голову, который разглядывает что-то у себя под ногами. А около головы море пробило длинную щель, и волны врывались в этот проход. Олег показал на щель рукой. Я понял этот жест.

Море уже долго качало нас на волнах, которые становились все выше и выше. Мы несколько раз проплыли вокруг Верблюда. Были и у второй скалы, чей черный массив, похожий на гигантскую колонну, стоял на краю обрыва, уходящего в глубину. Кефаль нигде не встретили. В щели же было затишье, и оставалась еще надежда увидеть там стайку кефали. Набегавшая волна бросила нас вперед, затем разбилась на буруны и накрыла с головой. Впереди была сплошная белая пелена, которая клубилась, взбиваемая волнами. Метались по каменной поверхности длинные космы цистозиры. Через несколько секунд белая завеса исчезла, и проход вывел нас в небольшой заливчик. Внизу серела большая площадка, покрытая песком.

Края ее обрамляли гряды камней. На песчаной отмели клубились маленькие облачка мути. Мы нырнули на дно. Там паслась стайка барабулек. В поисках добычи рыбы раскапывали песок плавниками и передней частью головы с длинными, свисающими усиками — щупальцами. При нашем приближении рыбы прерывали свои раскопки и, застыв неподвижно, словно в недоумении, поглядывали на нас пестрыми глазками. Раз за разом ныряя на дно, мы рассматривали песчаную поверхность отмели, заглядывали в проемы между камнями, полные маленьких губанчиков. Медленно проплывая над самым дном, я внезапно заметил торчавшую из песка голову. Она завращала глазами, зашевелилась, и из песка стала вылезать рыба с вытянутым, гибким туловищем.

Растопырив колючки плавников, она не уплывала, а, волнообразно изгибая туловище, стала подниматься к моему лицу, как бы намереваясь уколоть лучами плавников. Я отпрянул назад. Да и было от чего: передо мной крутился морской дракончик. Это самая опасная рыба в Черном море. Успокоившись, дракончик опустился на дно. Он был небольшой — всего 20 сантиметров длиной, серо-желтого цвета с поперечными темными полосами. Толстогубый, скошенный кверху рот и выпуклые, близко расположенные глаза придавали рыбе неприятный вид.

Острые лучи спинного плавника и шипы на жаберных крышках ядовиты, и укол их в определенной мере сравним с укусом гадюки. Он может вызвать у человека тяжелый воспалительный процесс. Всплыв на поверхность, я огляделся. В толще воды у скалы сплошным потоком шла кефаль. Мы замерли на поверхности моря, следя за его движением. Я приготовил фотоаппарат. Рыб было очень много — мне редко встречались подобные скопления. Кефали в явном возбуждении проносились мимо нас.

Огибая скалу, косяк устремился к поверхности. Потом ринулся вниз. Некоторые рыбы группами задерживались у выступов скалы и отдельных камней, на мгновение останавливались и, сомкнувшись, снова вливались в общий поток. В этом беспорядочном движении постепенно начала проглядываться определенная закономерность: косяк разбивался на отдельные группы, в каждой из которых была самка. Однако удивляло их малое количество. На каждую из самок приходилось несколько десятков самцов. Движения рыб все убыстрялись. Моментами самцы полностью скрывали самку, и тогда образовывался сверкающий шар, который кружился в синеве воды, то взмывая к поверхности моря, то падая на дно и повисая над водорослями. Иногда самки вырывались из этого клубка и бросались прочь.

Догнав самку, самцы, отпихивая друг друга, окружали ее снова. Из глубины приплыл еще косяк и смешался с первым. Мы оказались в сплошном окружении рыб. Но мне никак не удавалось приблизиться к рыбам на необходимое расстояние.

Чтобы получилась приемлемая фотография, надо было подплыть к ним хотя бы на 2—2,5 метра. Казалось, самки не обращали на меня особого внимания. А вот самцы каждый раз как бы оттесняли их от меня. Мы затаились в обширном углублении. Я смотрел сквозь колышущуюся гриву водорослей, держа наготове фотоаппарат. Мы уже стали замерзать без движения, когда я заметил смутные силуэты. Как только группа рыб вырвалась из-за выступа, я нажал почти не целясь на спуск фотоаппарата. Это было похоже на выстрел «навскидку». Испугавшись щелчка затвора и наших фигур, рыбы отпрянули в сторону. И только тут я разглядел самку в окружении самцов. Это был счастливый случай, такой редкий в практике подводного фотографа. Мир Черного моря невозможно представить без кефали.

Здесь встречаются три ее вида: лобан, сингиль и остронос. Вне Черного моря различные виды кефалей распространены очень широко: они заселяют все теплые и умеренные моря. Лобан — настоящий «космополит». Эта рыба встречается, например, у берегов Индии и Бразилии, в Красном море, у Калифорнии и Новой Зеландии. Лобана можно отличить от других видов кефалей по жировым векам, доходящим до зрачков и образующим как бы вертикальную щель, и по более массивной и широкой голове. В редких случаях лобан достигает длины 70—75 сантиметров, а массы — 12 килограммов. Сингиль — менее крупный, его максимальная длина 45—50 сантиметров, остронос еще меньше — до 35 сантиметров.

Парень немного помолчал. Когда я стал готовить бокс, он сказал:

— Можно мне поплавать с вами? Мешать я не буду! Я согласился, хотя посторонний человек всегда стеснял меня при съемках.

Мы поплыли вдоль берега. Мой спутник держался на некотором расстоянии сзади.

Заплыв был удачным: я фотографировал крупных зеленушек рулен, стайки зубариков и морских ласточек.

Когда я перед очередным заплывом перезаряжал фотоаппарат, мой новый знакомый сказал:

— Не иначе как вы поставили себе целью сделать фотоальбом всех черноморских рыб.

— Это очень сложно, ведь их около 170 видов, и одному человеку с такой задачей не справиться. Но к чему-то подобному стремлюсь. Хотя бы частично показать в фотографиях жизнь моря вблизи самого берега. Парень еще долго расспрашивал меня о повадках рыб. А когда мы собрались домой, он спросил:

— Завтра вы опять будете здесь же? — И, получив утвердительный ответ, сказал как само собой разумеющееся: — Тогда и я сюда приду. Еще раз хочу посмотреть, как вы фотографируете рыб!

Так состоялось мое знакомство с Олегом Яковлевым. Он был физически крепким, хорошо плавал и нырял. Сначала я думал, что он студент и гораздо моложе меня.

Но мы оказались почти ровесниками, а по профессии Олег был физиком — старшим научным сотрудником одного из институтов Академии наук. Будучи человеком очень наблюдательным, он под водой замечал много интересного и потом подробно рассказывал мне об увиденном.

Наше знакомство быстро переросло в дружбу, и в дальнейшем мы не раз вместе приезжали в Гурзуф. Одно было плохо: Олег так и не расстался с подводным ружьем. Я всеми силами старался увлечь его подводной фотографией. Частично это мне удалось: Олег все же изготовил бокс для фотоаппарата, но снимал под водой мало. Жизнью подводного мира увлекся же по-настоящему. Правда, надо сказать, что его охота мне почти не мешала: когда Олег чувствовал сильное желание поохотиться, он отправлялся в отдаленные, часто совершенно новые для нас места. По натуре он был искателем. Из своих походов он приносил не так уж много рыбы — ему достаточно было выследить одну-две крупные рыбы. Это было по-спортивному. Вместе с тем, побывав на новом месте, он рассказывал мне о нем, и мы отправлялись туда уже вдвоем.

Однажды в поисках непуганой кефали мы решили идти к Ай-Данилю. Миновав Гурзуф, свернули на узенькую тропинку. Она бежала по кромке берегового обрыва среди колючих зарослей терновника и шиповника. Белое солнце уже высоко стояло над горизонтом. В тишине поскрипывали кузнечики. Слева сквозь кусты виднелось море, а справа тянулись виноградники. Время от времени мы выходили на открытые площадки и всматривались в море около берега. Иногда таким образом можно заметить кефаль по светлым бликам, когда, кормясь, она поворачивается боком кверху.

Становилось все жарче. Вскоре мы вышли к широкой долине, спускающейся к морю. Наконец-то можно сбросить ставшие такими тяжелыми рюкзаки и растянуться на шершавой поверхности плоского камня. Я опустил босые ноги в воду. Как приятно! Казалось, что усталость стекала в ноги и там смывалась небольшими волнами, которые набегали на подножие камня.

Выше по долине среди деревьев краснели крыши. Это Ай-Даниль. Теперь здесь у самого моря стоит многоэтажный санаторий, в море уходят бетонные волнорезы, между ними насыпан искусственный пляж. Тогда же здесь была нетронутая, пустынная полоса берега, где появлялись только местные мальчишки. В этом месте нам понравилась большая песчаная отмель, а также загадочные ущелья и гроты между отдельными скалами. Всевозможные рыбы скапливались около каменной гряды. На песке, у подножия камней, были целые россыпи брюхоногих моллюсков рапан. А к вечеру из-под камней на отмель выползали полчища каменных крабов эрифий. На отмели, зарывшись в песок, затаивались скаты хвостоколы.

У самого берега было много площадок, покрытых округлыми камнями, мохнатыми от цистозиры. Над этими площадками кружились стайки нерестящейся кефали.

Они обычно были небольшие — самка и несколько самцов. Мы подолгу наблюдали за игрой этих рыб. Но все попытки сделать хороший снимок нереста до сих пор оканчивались неудачей: то рассыпался строй самцов, то был неподходящий фон и рыбы сливались окраской с серыми камнями, то самки поворачивались ко мне хвостами. И я каждый раз подолгу плавал за ними, пока рыбы не уплывали в глубину моря.

Часто мы встречали здесь и лобанов — самый крупный вид кефали. Проявив крайнюю осторожность, можно подплыть к лобану на довольно близкое расстояние. Интересная встреча с лобанами у нас произошла у самой кромки воды как-то под вечер.

И я вспомнил то время, когда я впервые приехал в Гурзуф. Это было в середине пятидесятых годов. У меня была маска, не очень умело сделанная собственными руками из губчатой резины и плексигласа, да такие же самодельные ласты. Сразу же после приезда я торопливо спускался по узким улочкам поселка к маленькому пляжу у подножия Генуэзской скалы. Тогда подводные пловцы только начали появляться в этих местах и, естественно, вызывали у окружающих живейший интерес. И я, несколько смущаясь под любопытными взглядами загорающих курортников, прилаживал свою неуклюжую маску и шагал к воде. Маска прилегала к лицу не очень плотно, и надо было часто выливать из нее просачивающуюся воду. В то время из глубоких расщелин выплывало множество разнообразных рыб.

Они доверчиво кружились у моих рук. Со временем я научился разбираться в этом пестром населении подводного мира. Так начались мои плавания под водой.

С тех пор я много раз приезжал в Гурзуф. Сотни километров пройдены от мыса Плака до мыса Мартьян. Хотелось обследовать как можно больше новых мест. Разнообразные подводные пейзажи сменяли друг друга: отвесно обрывающиеся в воду массивы Аюдага и мыса Плака, лабиринты подводных скал у Адалар, участки дна у пологих берегов, покрытые валунами, песчаные отмели. Каждый подводный участок отличался от другого рельефом дна, меняющейся гаммой цветов, игрой света. С годами подводный мир прибрежной зоны изменился. Слишком много людей плавало тогда с подводными ружьями у берегов Крыма.

К сожалению, многие из них не придерживались каких-либо норм отстрела рыб, и к концу лета много их уничтожалось, а еще больше откочевывало от берега на глубины, недоступные подводным охотникам. Так было, пока не ввели запрет на подводную охоту у Южного берега Крыма. Сейчас количество морских животных у Южного берега Крыма постепенно восстанавливается, но очень медленно. С тех пор подводные охотники сделались моими противниками. Особенно некоторые из них, которые без разбора стреляли в любую, даже небольшую, рыбу. Я про себя называл их зелену-шечниками, так как маленькие доверчивые зеленушки были главной добычей этих стрелков. Приходилось подальше уходить от Гурзуфа.

Вскоре я облюбовал небольшой залив, почти не посещаемый подводными охотниками. Здесь-то я и встретился однажды с Олегом. Придя как-то на уже привычное место, я увидел типичного зеленушечника. Загорелый черноволосый парень сидел на камне, а около его ног лежало несколько рыбешек.

— Как тебе не стыдно стрелять в такую мелкоту! — напустился я на него. — Что толку в такой рыбе: ведь потом бросишь ее кошке!

Я чувствовал злость, предполагая, что мое подводное фотографирование может в этот день и не состояться: парень будет вертеться рядом, распугает всех рыб. Я распалялся все сильнее. Вопреки этому охотник оставался спокойным.

— Ну, скажите, пожалуйста, на кого же здесь охотиться? — спросил он как-то виновато. — Вот я поплыл от того мыса и, кроме этих, других рыб не видел. Я указал на отвесный обрыв:

— Вот у того выступа скалы начинается большая глубина. Там часто плавает кефаль. Вот такая! — Я развел пошире руки.

Парень стал быстро собираться и вскоре уже поплыл к указанному месту. Я вздохнул свободно: у того места кефаль встречалась очень редко. «Пусть охотник поныряет на глубине, — думал я, — а я в это время буду фотографировать. В конце концов он простит мне этот маленький обман».

Не успел я войти в воду, как раздался странный вопль. Я обернулся: подводный охотник спешил обратно. Скользя на камнях, он торопливо выбирался на берег, прижимая к груди пробитую гарпуном большую кефаль. Глаза его горели радостью победы. Он подошел ко мне и, похоже, ждал слов одобрения. Я же был несколько обескуражен: вдохновленный этой победой, парень опять ринется в море и распугает всех рыб.

— Как вы точно указали мне место! — сказал охотник уважительно, и его красивое, смуглое лицо засияло улыбкой. — Только я достиг скалы, и тут же из-за нее выплыла кефаль. Неужели вы так хорошо все здесь изучили, что знаете, где и какая рыба плавает? «Надо же, какая неожиданная случайность!» — подумал я про себя, а вслух сказал:

— В общем-то, это так. Я давно плаваю в этом заливе, и каждый уголок на дне мне хорошо знаком.

— И только фотографируете под водой? Получаются ли хоть фотографии?

— Да как сказать. Сложное это дело. Человека под водой сфотографировать не так трудно. С рыбами же гораздо сложнее.

— Какие же с ними трудности? — В голосе собеседника послышалось любопытство.

Разговаривал он так доброжелательно, что у меня постепенно исчезла первоначально возникшая неприязнь к нему.

— Вот взять, например, морскую собачку или зеленушку. Казалось бы, чего проще их сфотографировать: ведь они подпускают на близкое расстояние. Ну, как воробьи на улице. Но на воздухе можно применить телескопический объектив и снять того же воробья с 2—3 метров. Под водой же так снимать нельзя: толща воды не позволит получить хороший снимок — объект будет как в тумане. Небольших рыб необходимо фотографировать с расстояния менее полуметра. Вот и попробуй приблизиться к ним на такое расстояние! Тут уж приходится идти на всякие хитрости, изучать повадки рыб, использовать особенности их поведения. С крупными рыбами тоже сложно: к кефали, например, надо приблизиться на метр-полтора…